Книга Тени тевтонов - Алексей Иванов

Бронислав Гертус, опустившись на колени, расшвыривал и обрывал бумаги, чтобы рассмотреть мину под подошвой ботинка Пакарклиса.

– Выйдите все из помещения! – через плечо сердито бросил он.

– Вы ведь тоже сапёр, Бронислав? – с надеждой спросил Пакарклис.

Он был бледен и боялся пошевелиться. Гертус в волнении снял фуражку.

– Я не справлюсь, – негромко произнёс он, глядя на мину. – Это шутцен-фугас, разработка для «Вервольфа». На фронте мы с такими не сталкивались.

Клиховский подошёл к Гертусу и присел. Мина, круглая банка, имела на боку маркировку «SDm-45 FS». Буквы «FS» означали «Форт Штиле».

– Контактная крышка на пружине, – сказал Клиховский. – Выдёргивает чеку при возвратном движении. Детонатор сконструирован для растяжек, но мина приспособлена для нажимного действия.

– Откуда вы знаете? – тотчас насторожилась капитан Луданная.

– С такими минами я работал на заводе в форте «Штиле».

– Вы разрядите её? – задыхаясь, спросил Пакарклис.

– Постараюсь. Главное – не дать крышке подняться. Нельзя снимать вес.

Клиховский выпрямился во весь рост и тесно прижался к Пакарклису, а затем осторожно приставил свои ноги к ноге Пакарклиса так, чтобы наступить на края контактной крышки.

– Убирайте ногу, Повилас, и отходите в сторону.

Пакарклис медленно отклонился и снял ногу с мины. Затем сразу же отступил на несколько шагов. На мине теперь стоял Клиховский.

– Найдите кирпичи, штук восемь целых, – спокойно распорядился он. – Я придавлю крышку. Нужна тяжесть не меньше шестнадцати килограммов.

Юргинис и Гертус кинулись на поиски пригодных кирпичей. Клиховский стоял на мине и смотрел на Луданную. Если он взорвётся, в последний миг приятнее видеть красивую женщину. Короткие сапожки. Тесная юбка. Узкая талия под ремнём. На высокой груди – орденская планка. Узел тяжёлых волос и пилотка чуть набок. Лицо – княжеское, а в серых глазах – подозрительность волчицы: «Откуда ему известно про диверсионные мины? Он диверсант?..» Пакарклис же сейчас вовсе не узнавал Клиховского. Что случилось с рядовым историком из Данцига, малоизвестным специалистом по Тевтонскому ордену?

В комнату вернулись Гертус и Юргинис. Они тащили кирпичи. Гертус аккуратно поместил первый кирпич на мину между ботинок Клиховского.

– Я понимаю вас, Повилас, – тускло сказал Клиховский. – Стоять на мине и вправду очень страшно. Как на эшафоте с петлёй на шее.

* * *

Покидая Пиллау, доктор Хаберлянд оставил Клиховскому и квартиру, и подвал-бомбоубежище. Теперь Клиховский жил в подвале. Половину каморки занимал дощатый стеллаж с имуществом Хаберлянда. Вечерами Клиховский лежал на топчане при свете коптилки и размышлял обо всём подряд. Иногда с тоской вспоминал сыновей. Какие они сейчас, Берчек, Людвичек и Чарусь? Помнят ли отца? А он их помнил и любил. Потому и находился в Пиллау. Он не хотел, чтобы двое его мальчиков погибли, как погибли оба его брата.

Сейчас Клиховский думал о Лохштедте. Прежде он не бывал в этом замке, хотя общество «Сила через радость» включило Лохштедт в туристический маршрут. Потом Эрих Кох, гауляйтер Восточной Пруссии, прибрал замок себе под резиденцию, и экскурсии прекратились. Нынешний Лохштедт выглядел как загородное имение, но Клиховский легко определил планировку древней твердыни. Два рва в виде подковы. Предместье – форбург. Линия стен и форт-барбакан. Часовня – это рыцарская капелла, и понятно, где был конвентхаус. Если учесть, что в водах залива в древности возвышалась башня-данцкер, тевтонский извод идеи донжона, то ясно, где располагался бургфрид – главная башня. В лёгком и мощном воображении Клиховского замок Лохштедт стоял над водами Фриш-Гафа целый и невредимый – только призрачный.

Его воздвигли в конце тринадцатого века на устье пролива из Балтики во Фриш-Гаф. В Тевтонском ордене Лохштедт отвечал за охрану корабельного пути и добычу янтаря. На побережье торчали виселицы для нарушителей закона – тайных сборщиков «замландского золота». Однако четыре века назад пролив занесло песками, а Орден угас. Лохштедт был заброшен и тихо ветшал. Строители Шведской цитадели, новой крепости в Пиллау, начали разбирать его на кирпичи. От замка сохранились только два здания и подземелья.

За дверью каморки послышались неуверенные шаги, потом раздался стук. Наверное, это пришёл кто-то из соседей по подвалу, потому что в городе царил комендантский час. Клиховский поднялся с топчана и открыл. В темноте прохода стоял Пакарклис. Он держал в руке бутылку с сургучом на горлышке. Круглые стёкла его очков горели, отражая огонёк коптилки.

– Сегодня вы спасли мне жизнь, Винцент, – сказал литовец. – Я должен поблагодарить вас. Я постараюсь отплатить, мой друг. А это – спирт.

Клиховский уже почти забыл о том, что приключилось днём. Да, он мог погибнуть. Но не погиб. И больше беспокоиться тут не о чем. Клиховский давно привык выбрасывать все мысли о смерти, если угроза миновала.

– Располагайтесь, – пригласил он.

Спирт разлили в чашки Хаберлянда из дорогого мейсенского фарфора.

– Как вы пережили войну, Повилас? – осторожно спросил Клиховский.

Это был самый главный вопрос, и от ответа зависело всё.

До войны Литва прокладывала свой путь, лавируя между большевистской Россией, нацистской Германией и санационной Польшей. Пакарклис считал, что для самосохранения Литва должна примеряться к наиболее сильному соседу. Но в 1940 году Россия бесцеремонно поглотила Литву. В независимом государстве Пакарклис был окружным прокурором, под коммунистами стал комиссаром юстиции. Когда началась война, он отступил с русскими, потому что не верил в победу Гитлера. Преподавал. С русскими и вернулся домой.

– Я написал письмо в Академию наук, – рассказал Пакарклис. – Составил перечень учреждений Германии, где могут содержаться культурные ценности Литвы. Меня отправили в штаб фронта, затем в штаб армии. Генерал Галицкий проявил щедрость и сообщил мне, что фашистские книги Советам ни к чему.

Клиховский с горечью кивнул. История никому не была нужна – ни фашистам, ни коммунистам, ни пилсудчикам. Им была нужна только власть.

– В Кёнигсберге смершевцы показали мне распоряжения гауляйтера Эриха Коха об эвакуации архивов и библиотек. Я пошёл по следу и очутился здесь, в Пиллау. Представляете, Винцент, я отыскал «Постиль» Бреткунаса, рукописи Людвикаса Резы и «Прусский вопрос» Матфея Претория. Это клад!..

– Ваш интерес – по-прежнему Жемайтия?

Шесть столетий назад Великое княжество Литовское и Тевтонский орден вели жестокую войну за Жемайтию, языческую Жмудь.

– В эвакуации я научно обосновал утверждение, что жмудины являлись пруссами, – с гордостью сообщил Пакарклис.

Клиховский невесело усмехнулся. Пакарклис подвёрстывал историю под нужды современности. Если жмудины – пруссы, то литовцы – исконные враги тевтонцев и соратники славян в борьбе с немецким нашествием. Так сейчас нужно выглядеть литовцам, чтобы уцелеть под большевиками. Клиховский понимал стратегию Пакарклиса, но для него такая стратегия всё равно была малодушием и предательством профессиональной чести.