Книга Воронье сердце. Отбор по принуждению - Мария Бородина

— Лира, — я подняла голову, вырываясь из цепкой хватки.

Две женщины сзади переглянулись, ожидая реакции своей подруги.

— Кхм, — та, впрочем, не заставила себя долго ждать. — Ли-и-ира! Ха-ха!

Камеру наполнило глухое ехидное хихканье.

— Папочка музыкант, что ли? — донеслось противное кряканье из угла камеры. — Еще б скрипкой назвал.

— Что? Ры-ыля?!

Меня покоробило. Впервые за день мне стало по-настоящему страшно, но я проглотила смятение. Если убегать некуда, бояться не имеет смысла.

— Короче, — женщина передо мной закашлялась, и я на всякий случай отвернулась, — я Фиалка. А ты будешь Вороной.

— Это почему Вороной? — вздрогнула я.

Фиалка разразилась ехидным хохотом. Следом за ней захихикали и две подруги- подпевалы. Мне уже не нужно было объяснять, кто здесь лидер. Лишь бы не затоптали! Удивительна наша жизнь: три обиженные, несчастные женщины могут оказаться куда опаснее огромной королевской армии.

— Потому что политота, — она нахально коснулась нашивки на моем рукаве. Черный треугольник — символ «Воронов». — Идти против Королевства почетно. Но чуть более чем бесполезно. Проходи, Ворона, и рассказывай, чем правителей в тупик поставила.

Я сделала шаг вглубь камеры. Не хотелось бы здесь задерживаться, но вязкий мрак протянул ко мне липкие щупальца и лег на плечи. И поглотил, как сугроб по зиме ботинок.

— Всего-то против стигмирования выступила, — буркнула я.

— Ну и? Оно надо тебе было? Или ты самая умная?

— Правители-то пока живы, — возразила я, присаживаясь на нары. — Рано еще. Пусть дождутся сроков, как и обещали.

— Помню, я, когда молодая была, мечтала, чтобы стигма на меня легла, — протянула одна из подруг Фиалки: толстая женщина с сальными волосами под косынкой. Запястья ее стягивали кандалы: видимо, чтобы не могла колдовать. — Тогда как раз невесту для короля Рихара отбирали. Вот дура была!

— А что? — подхватила третья дамочка: седовласая и сухая. — Была б щас королевой, а не это вот все!

— Да я дура, что ли?! — возмутилась толстушка.

— В общем, Ворона, зря ты это затеяла, — подытожила Фиалка. — Не по зубам тебе Королевство. Никому оно не по зубам.

— Именно поэтому завтра утром двадцать девушек Аэрии проснутся со стигмой, — выдохнула я. — Из-за того, что у повзрослевшего принца кончились игрушки, а с народом можно делать все, что угодно.

— Неужто сама королевой не хочешь? — взвизгнула седовласая.

— Да она дура, что ли? — возразила полная.

— На таких, как я, стигма никогда не упадет, — процедила я. — Богиня Филлагория знает, что делает. И всяким принцам она благоволит куда больше, чем мне.

Ближе к вечеру принесли вареный картофель и чай. И то, и другое оказалось отборной гадостью. Картошка походила на голый разваренный крахмал, а чай — на воду, отжатую из половой тряпки. А после ужина гранны отвели седовласую на суд, и мы ее больше не видели. Фиалка проронила, что та избила своего мужа сапогом за то, что он ночевал у другой женщины. Правильно, в общем-то, сделала.

Всю ночь я не могла заснуть. Тонкое одеяло не спасало от пронизывающего холода: меня знобило и колотило. Очень болела шея. Я думала об отце, что останется один, об Эстер, которую теперь никто не покормит с руки, о своей горькой судьбе и о том, как одна глупая случайность может перевернуть жизнь с ног на голову. О грандиозных планах, которым не суждено сбыться, и о несчастных девушках, что получат в эту ночь стигму. Ничто и никто не спасет их от отбора: даже если спрятаться вздумают — отыщут! Некоторые пытались бежать, сводили стигмы и даже магическую защиту ставили — не помогло… Всех отловили.

Мы могли спасти их сегодня. Даже тех, кто мечтает об отборе, как о чемодане золотых. Но не получилось…

Интересно, что лучше: стать женой принца, а потом всю жизнь видеть его слащавую рожу в своей постели, или сгнить в темнице за правое дело? Мысль крутилась в голове, как червяк-мозгоед, но найти ответ так и не получилось.

Сон сморил меня лишь когда в оконце забрезжили первые лучи рассвета: розоватые и робкие. Видения были поверхностными и беспокойными. Я то и дело просыпалась со стоном на губах и тут же снова проваливалась в вязкую, холодную пустоту. В этих обрывках снов я стреляла из лука в толпу дерущихся людей, но непременно попадала по своим.

Когда утро проникло в камеру, чьи-то руки убрали мою челку со лба и накинули на меня еще одно одеяло. Распахнула глаза, но увидела перед собой лишь дрожащую муть.

— Лежи, — грубо проговорил знакомый голос. — Сейчас лекаря позовем.

— Зачем мне лекарь? — простонала я, и размазанные образы задрожали перед глазами.

— Э-эй! — пронеслось в отдалении. Кто-то отчаянно молотил металлическим предметом по решетке. — Начальник! Зови-ка лекаря, тут новенькой хреново!

Я то открывала глаза, то проваливалась в густую темень, звенящую голосами. И даже не услышала, как в камеру вошел лекарь: лишь разглядела его большое и открытое лицо сквозь марево болезненной мути, похожей на дым из шашки.

— Что-то болит? — он брезгливо коснулся моего лба двумя пальцами.

— Ше-е-ея, — простонала я.

— А ну-ка, приподнимись!

Села с трудом. В голове звенело так, словно внутри разорвался снаряд. Я даже не ощутила, как руки лекаря собрали мои волосы и перекинули через плечо. Лишь спустя пару секунд его пальцы сдавили кожу на шее, и я заорала от сумасшедшей боли. Боль была везде: текла по плечам, стреляла в голову, спускалась огненным потоком к пальцам. С меня словно спускали шкуру живьем!

— Зовите-ка начальника, девчонки, — прозвучал сквозь пелену забытья голос лекаря.

— Ваша подруга не больна. Она просто стигму получила.

Глава 4

— Н-да, — процедил дознаватель с незнанием дела. Я взвизгнула от боли, когда его пальцы коснулись моей шеи, и сильнее скорчилась на лавке. Мой мучитель поднял лохматую голову, тряхнул шевелюрой и свысока глянул на лекаря: — Вы уверены, грани Ильвейс?

— Абсолютно, грани! — лекарь тут же стал робким и смешным, как плюшевый медвежонок.

— Вы ошибаетесь! — рискнула я вставить слово. — Грани лекарь, скажите ему! Я даже на гангрену согласна, только не на стигму!

— Но ведь, — возразил дознаватель, полностью меня игнорируя, — во время прошлого обряда, если верить исторической справке, стигмы никогда не появлялись на шее. На плечах, между лопатками и даже на груди, но не на шее.

— Никто и никогда не знает, куда поцелует Филлагория своих избранниц.

Голос лекаря стал еще тише. Он даже начал заикаться. И это все выглядело бы забавно, если бы не бессмыслица, со мной происходящая. Если бы не этот маленький кабинет, пропахший страхом и мужским потом, не засохшие брызги крови на обоях и не решетка на окне.