Книга Все приключения Элли и Тотошки. Волшебник Изумрудного города. Урфин Джюс и его деревянные солдаты. Семь подземных королей - Александр Волков

— Отлично, превосходно! — восклицал добрейший Александр Иванович.

— А я и по-письменному могу! — ободренный успехом, похвалился я.

Прежде чем меня успели остановить, я откинул корочку книжки и стал читать неровные строчки, написанные корявым детским подчерком:

— Сия книга принадлежит, никуда не убежит. Кто возьмет ее без спросу, тот останется без носу. Кто возьмет ее без нас, тот останется без глаз…

— Довольно, Саша, довольно! — рассмеялась молоденькая учительница Таисия Георгиевна Новоселова. — Видим, что умеешь…

Я прочитал наизусть несколько молитв, показал хорошее знание таблицы умножения…

— Во второй класс, — был приговор учителей.

Так я сразу перешагнул через целый год учебы, а при скудных папиных средствах это значило очень много. Меня зачислили в класс Таисии Георгиевны, она стала моей первой учительницей, и я навсегда сохранил о ней добрую память.

Учился я отлично, из класса в класс переходил с наградами.

И вот мне 13 лет, в руках у меня аттестат городского училища, дававший в те времена немалые житейские преимущества: льготу по воинской повинности, право на первый классный чин (помните, как держал экзамен на чин почтовый чиновник в знаменитом рассказе Чехова?), возможность сдать несложные испытания и стать сельским учителем…

И все эти блага маячили передо мной в довольно-таки отдаленном будущем. Сельским учителем можно было стать лишь в 16 лет. На государственную службу принимали в 18, в армию призывали и того позже. Аттестат с круглыми пятерками только тешил глаз и был повешен на стену в красивой рамке под стеклом.

Для моих однокашников по учебе дело с выбором профессии обстояло просто: они кончали городское училище в 16, 17, 18 лет. Учиться в те времена начинали поздно, лет в 10–11, за партами сидели лет шесть-семь, а то и все восемь. В годы моего ученья мои товарищи, рослые, сильные, играли мной, как котенком, перебрасывали с рук на руки, кружили в воздухе: я был очень мал ростом, легок.

Два года провисел мой аттестат на стенке; это время я провел дома, изнывая от тоски и находя единственное утешение в книгах, в сочинении корявых детских стишков и в выпуске ежемесячного литературно-художественного журнала «Мои досуги», где я был единственным автором, художником, типографщиком. А единственным его читателем и восторженным поклонником стал мой младший брат Петя.

Когда прошли эти тяжелые годы, я снова оказался в городском училище, на этот раз как «практикант для подготовки в учительский институт». Наверное, это выглядело очень смешно, когда малыш важно входил с классным журналом под мышкой к ребятам, которые были и выше и сильнее его, да и годами не очень уступали юному «практиканту».

Если бы моя юность проходила в Усть-Каменогорске теперь, в семидесятых годах ХХ века, то я за 15 минут дошел бы от своей квартиры до педагогического института, чтобы отдать документы секретарю приемной комиссии. А в те далекие времена, в 1907 году, мне пришлось поехать за две тысячи верст — держать конкурсный экзамен в Томский учительский институт, открывшийся только в предыдущем году и производивший свой второй набор. В России в ту пору учительских институтов было всего десять, и потому конкурс оказался очень большой. Но я сдал все экзамены на пятерки и в списке принятых на казенную стипендию числился первым. Какое восторженно-хвастливое письмо написал я в Усть-Каменогорск, своим учителям. Ведь это они дали мне такие основательные знания и вправе были гордиться моим успехом.

Многое мог бы я рассказать о Томском учительском институте, который наш директор, умный и дальновидный воспитатель Иван Александрович Успенский, сумел превратить в спасительный островок в черном море реакции, наступившей после революции 1905–1907 годов, но рамки моего повествования не позволяют этого сделать. Скажу лишь, что институт давал своим питомцам основательные знания в объеме всех предметов средней школы и умение эти предметы преподавать. Я окончил институт в 1910 году с дипломом учителя городского училища и младших классов гимназии.

С назначением мне повезло: меня послали в городок Колывань Томской губернии. В Колыванском четырехклассном городском училище было всего 70 учащихся — просто благодать для 19-летнего юнца, впервые севшего за учительский стол. А самое главное — инспектором училища был Михаил Николаевич Осинин, человек большой души, прекрасный педагог, чуткий наставник молодых учителей. Как он, не оскорбляя самолюбия, указывал на твои ошибки, как умело учил овладевать доверием мальчишек и девчонок (училище было смешанное, редкость в те времена!). Свои педагогические навыки я получал от Михаила Николаевича, и пронес их через всю свою почти полувековую педагогическую деятельность.

После Колывани я больше десятка лет проработал в родном Усть-Каменогорске, а следующей ступенькой оказалось заведование Опытно-показательной школой имени М. Горького при Ярославском педагогическом институте.

Понятно, переход на более ответственную работу должен был сопровождаться повышением квалификации. Без отрыва от работы я окончил два вуза — Ярославский педагогический институт и Московский университет, оба по математическому факультету, изучил языки — латинский, французский, немецкий, английский.

Последние двадцать пять лет моей преподавательской деятельности прошли в Московском институте цветных металлов и золота имени М. И. Калинина. Здесь я в звании доцента читал высшую математику геологам, горнякам, экономистам. В Минцветмете моим руководителем и другом был профессор Василий Иванович Шумилов. Я учился у него еще в Томском институте, а потом, через много лет, наши пути сошлись в Москве.

Тысячи студентов слушали мои лекции, посещали математические семинары. Многие из них стали профессорами и докторами наук, директорами крупных заводов и научно-исследовательских институтов, полковниками и генералами…

Как я стал писателем? Я уже говорил, что склонность к «сочинительству» я унаследовал от матери. Свой первый роман я начал писать в двенадцать лет. Мой герой потерпел крушение и, спасшись с затонувшего корабля, подобно Робинзону Крузо, выплыл на необитаемый остров. Дальше двадцати страничек школьной тетрадки рукопись не продвинулась, и время уничтожило мой детский труд. А с каким удовольствием прочитал бы я его теперь!

Значительный литературный опыт дала мне газета Усть-Каменогорского учительского союза «Друг Народа». Я сотрудничал в ней после Февральской революции 1917 года, писал стихи, фельетоны, хронику.

В двадцатых годах я написал несколько пьес, они не без успеха исполнялись в любительских спектаклях. Серьезно заниматься литературой я стал в тридцатых годах, после того как переехал в Москву.

Однажды, читая старинную книгу, я натолкнулся на интересный факт: русский человек поднялся на воздушном шаре задолго до того, как это сделали братья Монгольфье[11]. Это и послужило основой для моей первой исторической повести, которую я вначале назвал «Первый воздухоплаватель». Действие происходит при императрице Елизавете Петровне, в пятидесятых годах XVIII века. Купеческий сын Дмитрий Ракитин, случайно оказавшийся замешанным в политический заговор, осужден на пожизненное заключение в крепости. И там, в одиночной камере, Дмитрию приходит идея создать летающий снаряд, подъемную силу которому давал бы горячий воздух. Ракитину удается убедить коменданта крепости помочь ему в осуществлении дерзкого замысла. Воздушный шар сделан, узник улетает.