Книга Поколение I - Джин Твенге

Она выгодно отличается для русскоязычного читателя тем, что построена на данных Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения НИУ ВШЭ за 1994–2016 годы. Это исследование ставит своей задачей отнюдь не представить критический анализ происходящего и высказаться о перспективах представителей современной молодежи, а просто стремится «понять» миллениалов, сравнив их повседневное существование и паттерны поведения с другими российскими поколениями. Но в данном аспекте мы сталкиваемся с неудобной и излишней фрагментацией, которая привносит дополнительные сложности для читателя: легко запутаться в том, кто же такие представителя поколения Х, поколения Y, поколения Z, миллениалы, айдженеры.

Попробуем разобраться. И «миллениалы», и «айдженеры» на самом деле связаны, потому что то, что позволило говорить о выделении целого нового поколения на основе его взаимоотношения с новыми технологиями, стало повсеместным: не только подростки, но и взрослые охотно ставят лайки своим «друзьям» в социальных сетях. С методологической точки зрения определение границ поколения не представляется тривиальной задачей. В обобщенной классификации российских поколений Вадима Радаева описывается шесть поколений, привязанных не только к году рождения, но и к периоду взросления. «Мобилизационное поколение» взрослело в период 1941–1955 гг., «поколение оттепели» — в 1956–1963 гг., «поколение застоя» — в 1964–1984 гг., «реформенное поколение» — в 1985–1999 гг., «поколение миллениалов» — в 2000–2016 гг., «поколение Z», о котором еще сложно сказать нечто уверенное, вступило в период взросления после 2017 г[8].

Как мы видим, Джин Твенге несколько меняет хронологическую рамку взросления айдженеров, если сравнивать ее с поколением «миллениалов», используемом в отечественной классификации. 1995 год рождения, совпавший с экспансией Интернета, достигшей кульминации с обеспечением повсеместного доступа к сети на рубеже 2007–2008-х. гг., определил жизненный мир взросления айдженеров. Очевидна разница в методологических подходах. Но столь ли она значима? Рассуждая о поколении миллениалов, которое оказывается синонимичным поколению «айдженеров» в российском контексте, Вадим Радаев приходит к фиксации тех же состояний, описания которых мы находим в «Поколении I». В действительности и то, и другое поколение многим уже известно как «поколение Y», однако по каким-то причинам это название не прижилось и не стало частью саморефлексии цифрового поколения[9]. Впрочем, сложно сказать, приживется ли и станет ли действительным и живым языком самоописания термин «iGen».

Вспомним, что в 2014 у Джин Твенге уже выходила книга с названием «Generation Me: Why Today’s Americans Are More Confident, Assertive, Entitled and More Miserable Than Ever Before»[10]. Существует и русский перевод этой работы 2018 года, вышедший в серии «психологический бестселлер»: «Поколение селфи. Кто такие миллениалы»[11]. Ознакомление с этой работой демонстрирует не только то, что и для самой Джин Твенге ключевой характеристикой поколения является зацикленность на собственном «я» и его изображениях в социальных медиа, но и то, что она начала работать над темой достаточно давно. И изначально эта работа носила практикоориентированный характер. Как практикующий психолог и исследователь, она фактически объясняла причины типичного для целого поколения психологического дискомфорта, а также давала рекомендации по поводу того, как позаботиться о себе в чересчур ярком мире медиа. Отметим также, что русский перевод верно ухватил социологическую категоризацию. Речь все так же идет о миллениалах. Как маркетинговая стратегия ребрендинга и определенного рода провокация, «iGen» оказался удачен, но о его дальнейшей академической и культурной судьбе судить рано.

Тезисно опишем, что же объединяет эти два поколения (миллениалы, или «поколение Y», и «айдженеры»), которые на самом деле представляют собой одно и одновременно отличаются ото всех остальных. В первую очередь, мы имеем дело с наиболее образованным слоем молодых людей в истории, которые интересуется буквально всем на свете. Сам факт существования упомянутых выше книг свидетельствует об этом лучше любого исследования. Ведь адресатом и читательской аудиторией станут те, о ком это написано, поскольку они любят и считают важным учиться, хотят узнавать о себе. Откладывание взросления, которое на практике отнюдь не означает нежелания взрослеть, лишь говорит о более ответственном подходе к «взрослой жизни». К ней нужно хорошо подготовиться. А спешка в этом деле может лишь повредить. «Это первое поколение, которое проводит всю свою жизнь в цифровой среде; информационные технологии фундаментальным образом влияют на то, как они живут и работают»[12].

Последнее замечание, впрочем, не означает, что мы говорим о поколении, которое буквально все время проводит в Интернете. Это было бы верно лишь отчасти. И Джин Твенге, и Вадим Радаев отмечают, что досуговые практики айдженеров также претерпели изменения в сторону интенсификации. Молодые люди умудряются совмещать активные занятия спортом, посещение кружков и секций с тем, чтобы постить фотографии этого времяпровождения в социальные сети. Встречи с друзьями также пострадали не так, как это обычно описывают. Их количество не снизилось, но изменился сам формат: многие продолжают каждую минуту заглядывать в свой смартфон, вызывая тем самым обиду у своих друзей и при этом не забывая обижаться на них за то, что те делают то же самое. Потребление алкоголя и сексуальная жизнь, темы, вызывающие повышенный интерес и внимание общества, также стали интересовать айдженеров меньше. Как правило, возраст, когда представители цифровой молодежи пробуют, а затем и начинают регулярно употреблять алкоголь, сдвигается ближе к 20-ти годам. У предыдущих поколений этот рубеж находился ближе к переходному возрасту. Впрочем, у этого есть и свои недостатки.

Ведь молодые люди оказываются не готовы к воздействию алкоголя на организм и часто компенсируют более позднее начало потребления алкоголя его количеством. Отношения российских миллениалов с алкоголем напоминают описанную картину с той лишь поправкой, что в сравнительной перспективе они потребляют значительно меньше алкоголя. Это отклонение вызвано тем, что предшествующее поколение в силу специфических социальных причин имело совершенно другие алкогольные практики и предпочтения.