Книга Бриллианты твоих глаз - Алекс Вуд

— Я рада встрече с тобой, достопочтенный Перигрин, — произнесла леди Элизабет после минутного замешательства.

Судя по блюдцу, мятежный дух этого самого графа Кентского по прозванию Перигрин Кент находился сейчас в гостиной Аркрофт-Хауза. Леди Элизабет растерялась. Все приготовленные вопросы вылетели у нее из головы. Несмотря на выдержку, она беспомощно огляделась по сторонам, надеясь, что кто-нибудь придет ей на выручку. Ее ожидания оправдались.

— Правильно ли я понял легенду, Перигрин? — прозвенел в тишине напряженный мужской голос.

Изабель не сразу поняла, что это Берти. Она с изумлением посмотрела на него. Лицо графа Кентского изменилось до неузнаваемости. У губ залегла жесткая складка, глаза были устремлены на алфавит, словно от этого клочка бумаги зависела его жизнь.

Стрелка дернулась и указала на «да».

— Сбудется ли предначертанное? — продолжал спрашивать Берти.

Изабель обменялась тревожными взглядами с Джеймсом. Что Берти имеет в виду?

— Да, — вновь указало блюдце.

Получив дважды положительный ответ, Берти с облегчением откинулся на спинку стула. Напряжение на его лице спало.

— Пожелайте нам что-нибудь, сэр, — вдруг вмешалась в разговор с духом Леонарда.

Она была предупреждена, что, беседуя с потусторонними силами, необходимо придерживаться определенного порядка, но ей захотелось рассеять атмосферу напряженности. Берти своим странным поведением и дурацкими вопросами всех выбил из колеи. Не стоит превращать спиритический сеанс из шутки в нечто серьезное и страшное!

— Берегите бриллианты, — медленно вывело блюдце и затихло.

Тут же погасли все свечи, и гостиная погрузилась во мрак. Где-то вдалеке сильно хлопнула дверь, и словно сквозняк пронесся по комнате. Кто-то из женщин, кажется баронесса, слабо пискнул. Изабель изо всех сил вцепилась в руку Джеймса. Так приятно ухватиться за что-то надежное и реальное в тот момент, когда иррациональный страх захлестывает разум. Но внезапно Изабель осознала, что вместо теплой руки Джеймса она держится за чье-то ледяное запястье и нестерпимо холодные пальцы уже массируют ее ладонь, пробираясь выше по руке. Изабель закричала что есть мочи, рванулась подальше от этой отвратительной руки и тут же потеряла сознание.

2

— Нет, опять не так. — Руки мадам Ламож бессильно повисли. — Мы бьемся уже более двух часов над этим, Мэгги. Соберись. Ты сегодня на редкость невнимательна, а ведь времени у нас осталось очень мало. Повторяй за мной...

Лицо мадам выражало бесконечное терпение, хотя по ее виду нельзя было сказать, что она обладает этим качеством.

Наоборот, лицо и фигура этой женщины говорили о несгибаемом характере и неукротимом нраве. Среднего роста, с широкими плечами и резкими, порывистыми движениями, она вполне могла бы сойти за суфражистку начала века, боровшуюся за права женщин. Добавьте к этому широкое скуластое лицо, щедро разлинованное морщинами, крупный нос, вечно сжатые в одну линию губы и нахмуренные кустистые брови, и вы получите довольно неприятную картину.

Даже странно, что при столь непривлекательной внешности мадам Ламож отнюдь не производила отталкивающего впечатления. Возможно, дело было в девичьей грации, неожиданно появлявшейся в нескладном теле мадам, или в приветливой улыбке, озарявшей ее лицо, когда она считала нужным приободрить собеседника, или в ее голосе, необычайно звонком и сильном, которым она владела в совершенстве. Что бы мадам ни говорила, нельзя было не заслушаться переливами ее голоса, который напоминал о сиренах древности, завлекавших моряков чарующим пением в пучину вод. Увы, в отличие от сирен мадам Ламож петь не умела совсем. И если голос, этот великолепный дар Божий, никогда не подводил ее, то слух мадам был далек от совершенства. Она вполне сознавала этот недостаток и никогда не пыталась петь. Тем более что средств для заманивания душ человеческих в пучину у нее и без пения было предостаточно.

Ни где родилась мадам Ламож, ни сколько ей лет, ни как ее настоящее имя, не знал никто. Вероятно, если бы вы случайно заглянули в Бискье, бедный бретонский городишко на севере Франции, кое-кто из старожилов припомнил бы бакалейную лавку дядюшки Ламожа, чей единственный сын, Этьен, привез однажды неизвестно откуда юную черноглазую жену. Проворная девица пришлась не по вкусу почтенному семейству, но Этьен ее обожал, и им пришлось смириться с его странным выбором. Странным потому, что ни красотой, ни, тем более, порядочным приданым новоиспеченная мадам Ламож не обладала.

— Поистине колдунья, — судачили городские кумушки, наблюдая за тем, как ловкая девчонка завоевывает любовь новых родственников. Особенно хорошо получалось с мужчинами. Не прошло и трех месяцев со дня ее прибытия в Бискье, как дядюшка Ламож, глава семьи и фирмы, уже души не чаял в новой доченьке.

Сестры Этьена негодовали, видя такое внимание, зато их мужья были всецело на стороне Элеоноры. Именно так звали мадам Ламож в те далекие времена. Много имен она сменила с тех пор; лица, города, названия так и мелькают порой в голове, путаясь и забавляя мадам. Но самые первые, самые чистые воспоминания относятся к тому далекому времени. Например, когда она получила от свекра свой первый автомобиль...

Нелегка была жизнь в послевоенной Франции, но не зря дядюшка Ламож всегда так трясся над своими денежками. Не зря хватался за свою лавочку даже тогда, когда в стране хозяйничали немцы, и, что греха таить, был не прочь и им послужить, лишь бы последнее не забрали. О войне дядюшка Ламож вспоминал неохотно. И когда Этьен и зятья собирались вместе пропустить рюмочку и поболтать о былом, ведь они все были участниками Сопротивления, дядюшка Ламож старался держаться от них подальше. Он знал, что даже родные не простят ему той молчаливой покорности, с которой он встречал оккупантов.

Зато теперь, преподнося милой Элеоноре ключи от новенького «фольксвагена», дядюшка Ламож сиял от удовольствия. Если бы не его усилия, разве сохранил бы он богатство для своих потомков? Разве бы смогли они сейчас безбедно жить и работать для процветания уже собственных детей? Смогли бы есть вкусную пищу и спать на мягких кроватях? И, в конце концов, смог бы он сам сейчас подарить эту безделицу (при воспоминании о сумме, заплаченной за безделицу, сердце дядюшки Ламожа тревожно екнуло) своей очаровательной доченьке?

Очаровательная доченька не поскупилась на выражения благодарности. Дядюшка Ламож был весь зацелован. Порой стройное горячее тело его невестки прижималось к нему дольше, чем приличествовало. По городу пошли слухи. Дядюшка Ламож вдовел уже несколько лет, и до появления жены Этьена был не прочь подыскать себе новую супругу. Однако с приездом Элеоноры он забросил свое намерение, и местные кумушки ядовито шептались, намекая на то, что нахальная девчонка греет постель не только сына, но и отца.

После покупки автомобиля все открыто начали судачить о том, что Элеонора бесстыдно обманывает мужа. Кое-что достигало ушей дядюшки Ламожа, и он был вынужден отвечать особо любопытным, что машина, дескать, подарена Этьену, что баба за рулем — дело немыслимое, что день рождения Элеоноры просто случайно подвернулся. Слухи немного поутихли, тем более что на «фольксвагене» действительно разъезжал Этьен Ламож. Элеонора же изредка пыталась овладеть искусством управления автомобилем, забавляя прохожих своим перепуганным лицом и неловкими движениями и лишний раз подтверждая расхожее мнение, что автомобиль — дело не женское.