Книга Хранительница. Памятью проклятые - Купава Огинская

— Глеб, ты что с ней сделал? — неодобрительно нахмурившись, старик с беспокойством вглядывался в мое бледное лицо, подслеповато щурясь.

— Успокоил, — коротко ответил псих.

— Отпусти ее, — велел старик, чуть подавшись вперед. Судя по всему, именно он и был Евгением Федоровичем, к которому меня привели.

Руки тут же разжались, а меня весьма бесцеремонно подтолкнули к диванчику, на котором сидел юноша.

Кроме кресла, которое занимал старик, и дивана, здесь было еще два стула и очень удобный книжный стеллаж, растянувшийся на всю дальнюю стену, его-то с невозмутимым видом и подпирал брюнет.

Именно этот брюнет наводил жуть даже сильнее моего психа. Я не могла на него не коситься, и даже когда села, продолжала бросать быстрые, опасливые взгляды.

— Кристина, — девушка, вошедшая в комнату сразу после нас, посмотрела на Евгения Федоровича, — сделай чаю, будь добра.

— Конечно, — отбросив за спину длинную косу, она порывисто выпорхнула из комнаты, но всего через секунду вернулась. — Богдан, пошли, поможешь. Пусть они спокойно поговорят.

Брюнет хмыкнул, выразительно посмотрел на меня и вышел из комнаты вслед за Кристиной.

— Полагаю, Глеб уже рассказал, зачем я тебя пригласил, — уверенно начал старик, даже не думая дать мне возможность подтвердить или опровергнуть это утверждение, но я все равно его перебила.

— Вообще-то нет.

— Что? — Евгений Федорович не просто удивился, он был в шоке.

— Он меня похитил. Угнал чужую машину и привез сюда.

Старик потрясенно молчал. Псих молчал равнодушно, но смотрел на меня с такой насмешливой снисходительностью, что я бы обязательно взбесилась, не будь все еще в шоке.

— Я вообще думала, что меня на органы пустят.

— Какие органы? — оскалился этот, демонстрируя нечеловеческую длину клыков. Для психа зубки в самый раз, для человека — нет. — Ты же пьешь, куришь, колешься и ведешь неразборчивую половую жизнь. Тебя нельзя на органы пускать, они же у тебя все испорченные.

По наглой его морде было понятно, что он глумится. Достался же мне псих с хорошей памятью.

— Глеб, иди-ка ты… — Евгений Федорович, закашлялся. И Глеб, и я, и незнакомый мне еще парень, покорно ждали, пока он откашляется и допошлет уже этого идиота в далекие дали. В далекие дали его, к сожалению, не стали отсылать, обошлись ближними. — Иди на кухню, помоги Кристине. От Богдана там пользы мало будем.

— Можно подумать, от меня будет больше, — проворчал этот, но покорно ушел, пригрозив напоследок: — Ваша кухня, ваша посуда, если не жалко, то я не против.

Тогда еще я не знала, что хрупкая посуда у этого проблемного кошмара с зубами долго не живет, и очень удивилась такому заявлению.

— Ты прости, девочка, — Евгений Федорович обессиленно откинулся в кресле, — зря я его после полнолуния на поиски отправил. Не подумал. Старость, она, знаешь, не только тело подтачивает, но и разум.

— Ее нужно ввести в курс дела до обряда, — подал голос вьюноша.

— Знаю, Костя, знаю, — вздохнул Евгений Федорович.

На мгновение в комнате повисла тишина, которую я с удовольствием заполнила:

— До какого обряда? И почему этого вашего психа в полнолуние выпускать нельзя? У него обострения в это время что ли? И зачем меня сюда привели? Что происходит? У меня самолет через полтора часа.

— Ничего-ничего, мы все успеем, — заверил меня Евгений Федорович. Мне почему-то не полегчало после его слов, а совсем даже наоборот.

— Что успеем?

— Сейчас я тебе объясню, — начал он. Послышался негромкий, но отчетливый звон разбившейся кружки и возмущенный голос Кристины:

— Глеб, не тяни свои кривые руки! Я сама все сделаю! Богдан, держи его подальше от бьющейся посуды!

Евгений Федорович только смиренно закрыл глаза, выждал секунд десять и продолжил:

— Я умираю. У меня в прямом смысле остались считанные часы. Сегодня последний день. И я должен… — запнувшись, он испытующе посмотрел на меня, — скажи ты когда-нибудь ходила к гадалкам или экстрасенсам? Веришь в магию?

— В экстрасенсов не верю, но посмотрела всего Мерлина и Даже Игру престолов. И Сверхъестественное, — припомнив, сколько сериалов и просто фильм подобного рода я смотрела, решила дальше не перечислять. И этого хватит. — Но в магию не верю.

— Хорошо, тогда просто сделай то, что я прошу.

В комнату вернулась Кристина и два не внушающих доверия типа.

Богдан нес старый, но хорошо сохранившийся поднос, заставленный чашками. Вазочка с вареньем, печенье и сахарница расположились на втором подносе, поменьше, что несла Кристина. Глеб, как самый криворукий, шел налегке.

— Чай! — радостно оповестила девушка, взглядом велев Глебу переставить низкий кофейный столик, зачем-то стоявший у окна, к дивану.

Тот повиновался, что лично меня удивило. Удивленная такая здесь была я одна. Все остальные относительную покорность и исполнительность психа воспринимали как должное.

Столик поставили прямо передо мной. Разнокалиберные чашки, заполненные чаем, быстро разбрелись по хозяевам. Они не входили в один сервиз, и каждый выбирал ту, что ему больше нравилась. Мне досталась большая, какая-то мужская кружка с самодовольной жабой, перекусившей посередине стрелу. О том, что чай подавать таким образом неприлично, я почему-то не вспомнила, а чашку с жабой, которую мне с самой мерзкой улыбочкой предложил Глеб, демонстративно обменяла на его кружку, с несерьезными цветочками.

На борьбу за последние оставшиеся на подносе цветочки все смотрели с молчаливым интересом.

Псих, когда я подменила кружку, уставился на меня примерно с тем же выражением ошалелого неверия, что и водитель такси на свою, уезжающую без него, машину.

— Она здесь приживется, — уверенный голос Константина заставил вздрогнуть и вернуться в реальность.

— Где приживусь?

— Как я уже сказал, осталось мне недолго, но уйти не отдав свой… хм, не отдав свое наследство я не могу, — заговорил Евгений Федорович, чуть пригубив чай из простой, однотонной белой чашки.

— А я тут причем? Оставляйте свое наследство родственникам, — я нервно крутила кружку в руках, рискуя расплескать чай на колени.

— Ты пей, — шепнула на ухо севшая рядом со мной Кристина. Я только рассеянно кивнула, не отрывая взгляда от старика.

— Я не могу оставить это родственникам, — прикрыв глаза, Евгений Федорович тяжело, как-то очень по-старчески вздохнул, — и дело даже не в том, что они все умерли. Никто из моих родных не смог бы принять это наследство.

— А я при чем тут?

— Слишком мало времени, чтобы все объяснять, — он грустно улыбнулся, — ты во всем со временем разберешься. Но не сейчас. Сейчас мы не успеем. Просто прими мой дар. Пока этого будет достаточно.