Книга Кремль 2222. Запад - Владислав Выставной

— Так, это… — пробормотал Книжник, судорожно вцепившись в листки. — Занимаюсь я, отче…

— Вижу, что занимаешься, — неприятным голосом проговорил наставник. — Да боюсь гадать, чем.

Он протягивал руку, и этот красноречивый жест не оставлял вариантов. Книжник вложил записи в сухощавую ладонь, вжал голову в плечи. Наставник погрузился в чтение, беззвучно шевеля губами. Лицо его начало неприятно вытягиваться. Отец Никодим медленно поднял взгляд на побледневшего семинариста.

— Это что значит, отрок? — деревянным голосом проговорил наставник. — Ты опять за свое? Выходит, не покаялся ты, как заверял меня? И теперь, значит, пустой болтовни тебе мало — ересь свою на бумагу излить решил?!

Книжник молчал. И без того ясно, что неприятностей не избежать. Отец Никодим — один из высших наставников Семинарии, ретивый поборник обычаев, строгих правил и дисциплины. А главное, он давно держит зуб на этого вольнодумца, посягающего на кремлевские устои.

— Да что тут такого? — Семинарист нашел в себе силы возразить. Даже пожал плечами — как можно небрежнее, что на деле вышло виновато и робко. — Мы же как раз изучали эти самые Поля Смерти — откуда они пошли, какова их природа. Но ведь про них никто ничего толком не знает — я всю библиотеку перерыл. Ну а раз так, я просто предположил — как оно может быть там, внутри? Как можно проникнуть в Поле Смерти и выбраться оттуда живым и здоровым…

— Зачем? — глухо спросил отец Никодим.

— Что — «зачем»? — растерянно произнес Книжник.

— Кому и зачем понадобится лезть в это бесовское пекло? — мрачно поинтересовался отец Никодим, продолжая просматривать конфискованные записи. — Разве не было сказано: всяк побывавший в Поле Смерти — не человек, а стало быть — враг? Говорили тебе?

— Да, но…

— Далее: ты пишешь про Поле Смерти здесь, у кремлевских стен. Видано ли такое?

— Но ведь было! Помните, когда в нем сгинули трое дружинников?! А если бы можно было пойти туда — и выручить их…

— Разве не было сказано наставником: запомнить сказанное — и молчать! А почему так было сказано?! Да потому, что словами своими человек сам кличет беду! Не поминай, прости господи, Поле — оно и не появится! А не сам ли ты призываешь беду своими бреднями? — Отец Никодим хмурился все больше, густые брови его смыкались у переносицы, ноздри сердито раздувались. — Помнишь ли, как сожгли колдуна, туман призывавшего?!

— Ну при чем здесь?… — слабо улыбнувшись, пробормотал Книжник, запнулся. Он вдруг понял, что наставник не шутит. — Вы что, правда считаете, что…

— Тебя на что грамоте учили?! — Отец Никодим склонился над сжавшимся семинаристом, вид его стал грозен, слова — зловещи. — Известна ли тебе сила того, что пером написано?!

— Это же просто старые отчеты — со слов дозорных, — растерянно проговорил Книжник. — Я только комментарии делаю. Вот: я предположил, что при определенных условиях этих дружинников можно было спасти…

— Из Поля Смерти?!

— А почему бы и нет?

— Ересь!

Отец Никодим славился среди семинаристов как мистик и мракобес, да только всерьез это обстоятельство Книжник не воспринимал — до этой самой секунды. А наставник нависал над ним, потрясая смятыми в кулаке листками, и голос его становился все более громок и страшен:

— Не много ли ты на себя берешь, отрок, не слишком ли высоко взлетел?! Иль похвалы наставников вскружили тебе голову?! Ты что же, возомнил себя и ученым, и воином, и князем? А может, ты решил вольнодумство свое распространять среди прочих, умом не окрепших, и для того ведешь еретические свои записи?!

— Это всего лишь мысли…

— Всего лишь мысли?! А по моему разумению — так это самая настоящая крамола, а крамола, обличенная в записи, — крамола вдвойне! А знаешь, что бывает за крамолу?

Книжник судорожно сглотнул. Он прекрасно знал, что такое крамола, и что за нее бывает в суровой кремлевской общине. Ему просто в голову прийти не могло, что его могут поставить в один ряд с изменниками, — и это всего лишь за робкие мечты! Но наставник всегда прав, и теперь свою правоту он вбивал ослушнику хлесткими ударами туго свернутых берестяных листков — по растерянному лицу, горящим ушам, растрепанным светлым волосам…

— Вот тебе наука! Вот! Вот! Р-развели крамолу, вольнодумцы!!! Решили всех нас под гнев княжий подвести! Получай!

Наставник все более распалялся и входил в раж. Теперь он таскал «вольнодумца» по дворику, цепко ухватив за длинные волосы и продолжая самозабвенно награждать того хлесткими ударами берестяного свитка:

— Я научу тебя чтить обычаи! Я приучу тебя к благопристойности! Хлебнешь ты у меня, шельма, горя, умоешься горючими слезами!

Надо сказать, что последнее обещание наставник успел выполнить сполна: от боли и обиды слезы вовсю струились из воспаленных глаз семинариста. И когда волна боли и гнева перехлестнула через край, случилось неслыханное.

Книжник вырвался из цепких рук и оттолкнул от себя отца Никодима.

Наставник замер, оторопев. В следующий миг черная волна схлынула с глаз Книжника, и он ощутил подлинный ужас.

Он поднял руку на наставника. Хуже поступка придумать было попросту невозможно. Особенно когда пришло понимание того, что этот грубый и не самый лучший из преподавателей всего-то и хотел таким нехитрым способом научить его, бестолочь, уму-разуму.

И теперь, посягнув на священную иерархию ученик — наставник, он навсегда перечеркнул свое будущее. Но все же, понимая это умом, Книжник в то же время совершенно неуместно порадовался своему дикому поступку: он сделал шаг, не достойный простого школяра. Но шаг, достойный воина — какой бы нелепой ни казалась эта ситуация.

Отец Никодим продолжал молча, округлившимися от изумления глазами изучать взбунтовавшегося семинариста — так смотрят на монстра. Трудно сказать, чем бы закончилась эта история, если бы из-за угла Семинарии не показалась знакомая каждому фигура отца Филарета. Книжник немедленно согнулся в почтительном поклоне. Филарет неспешно приблизился, степенно произнес:

— Приветствую тебя, брат Никодим. Все школяров поучаешь?

Отец Никодим помолчал, не отрывая взгляда от семинариста, медленно ответил:

— Да вот не знаю — может, стар я уже стал учить? Уж и меня самого норовят поучить уму-разуму. Аки тварь неразумную…

— Вот как? — Отец Филарет вздернул густую седую бровь. — Неужто опять наш Книжник отличился?

— Я, пожалуй, пойду, — с трудом сдерживая гнев, сказал отец Никодим. — Мне надо подумать — о чем говорить на ученом совете…

Отец Никодим резко развернулся, поддернул полы рясы и удалился — стремительно и даже не попрощавшись с Филаретом, что было довольно странно, учитывая авторитет последнего. Филарет проводил наставника взглядом, внимательно посмотрел на Книжника:

— Ну что ты опять учудил?