Книга Противостояние. Спецслужбы, армия и власть накануне падения Российской империи, 1913–1917 гг. - Владимир Хутарев-Гарнишевский

Первым системным исследованием русской контрразведки времен Первой мировой войны стала монография Александра Здановича, посвященная истории становления военной и морской контрразведывательных служб царской и раннесоветской России. Проводя идею преемственности специальных служб, он поднимает и проблему межведомственного, «пограничного» характера их работы. Зданович пишет, что «чистые разведка и контрразведка как самостоятельные, независимые виды деятельности возможны только в теории»[13]. Однако в работе, посвященной организационному строительству, не учитывается политическая подоплека, конъюнктура процессов.

Исследования на стыке борьбы в верхах армии, власти и политической оппозиции поставлены в центре нескольких крупных работ. Олег Айрапетов анализирует роль политического фактора в военной истории. Рассматривая отношения Главного артиллерийского управления, Центрального военно-промышленного комитета, военного министра и Ставки Верховного главнокомандующего с политической оппозицией и крупным бизнесом, он приходит к выводу, что «либеральная оппозиция готовилась скорее к перевороту, чем к революции, и была уверена в успехе, стремясь придать политическим изменениям максимально верхушечный характер, контролировать армию через генералитет, рабочее движение – через часть социал-демократии»[14]. Автор показывает работу оппозиции внутри военной верхушки. В ряде статей Айрапетов подробно разбирает и скандальное шпионское дело жандармского полковника Мясоедова, ставшее одним из символов русской охоты на ведьм времен Первой мировой войны[15].

В современную отечественную историографию одним из первых термин «шпиономания» как состояние умов руководства военных властей ввел омский исследователь Николай Греков. Его монография, написанная на основе докторской диссертации[16], посвящена работе контрразведывательных органов в 1905–1917 гг. и определению реальных и мнимых проблем в деятельности КРО. Исследование уникально тем, что Греков рассматривает работу контрразведки на трех уровнях: общеимперском, межрегиональном (Азиатская Россия) и региональном (Сибирь). Его интересуют три проблемы: выработка военным ведомством и МВД оптимального варианта организации контрразведывательной службы, поиск наиболее эффективных методов борьбы со шпионажем, влияние характера межведомственных отношений на эффективность мер по выявлению и пресечению деятельности иностранных разведок в России.

Греков называет антишпионскую истерию одним из основных факторов подрыва доверия к верховной власти и ее крушения в конечном итоге. Признавая, что царская контрразведка была слаба, малочисленна и поражена вирусом шпиономании, историк полагает, что «нейтрализовать разностороннюю деятельность иностранных разведок в России могли только объединенные усилия органов военного и полицейского ведомств»[17]. Схожего взгляда придерживается и британский историк Иэн Локлан, сравнивающий русский политический сыск с аналогичными европейскими структурами. Наибольшие сходства он находит у русских и австрийских спецслужб. Даже сам термин «политическая неблагонадежность» был заимствован у австрийского императора Иосифа II, впервые использовавшего его еще в 1780 г. В годы Первой мировой войны в Австро-Венгрии существовала военно-контрольная служба (Kriegsüberwachungsamt), координировавшая работу всех спецслужб империи – от общей и политической полиции до военной контрразведки[18]. Эта структура находилась в подчинении военного министра.

Надо отметить, что иностранная историография царских спецслужб не ограничивается только работами Локлана и Дейли. Традиция изучения «охранной» проблематики была заложена в конце 1960‐х гг. и изначально базировалась на источниковой базе Гуверовского архива Стэнфордского университета. Начиная с 1990‐х гг. британские и американские историки активно привлекают рассекреченные российские архивные материалы[19].

Влияние большой политики на армию, а через нее и на устойчивость всего режима изучает и британский историк Уильям Фуллер. За основу он взял историю фабрикации двух крупных дел – контрразведчика Мясоедова и военного министра Сухомлинова. Основной вывод работы состоит в том, что «российская контрразведка приняла это (принципы дознания, примененные к Мясоедову и Сухомлинову. – В. Х.-Г.) за рабочую гипотезу, то есть стала исходить из того, что всякий человек – предатель, пока не доказано обратное. В идеологии русского контрразведчика периода Первой мировой войны – зародыш будущего сталинского сознания, в котором слились левая и правая концепции измены, сознания, завороженного призраками вероломных национальных меньшинств и вездесущих предателей»[20]. Наряду с Грековым Фуллер ставит акцент именно на термине «шпиономания», а не на отдельных недостатках в работе контрразведывательных органов, как зачастую рассматривают репрессии того времени современные российские «ведомственные» историки спецслужб.

Как ни парадоксально, но отечественных исследований политического сыска последних лет империи (именно под углом безопасности режима и предотвращения революции) на тонкой грани соприкосновения полиции и внутренней политики немного. Традиционным жанром русской историографии политической полиции является описательный разбор системы функционирования органов сыска, отдельных направлений работы. Наиболее ярким и удачным примером таких работ является объемный труд Владлена Измозика по истории перлюстрации корреспонденции, фактически закрывающий тему[21].