Книга Моя чужая дочь - Сэм Хайес

Да, я живу будто под непрерывным надзором. Почему? — спросите. На то есть несколько причин. Возможно, за мной следит око Всевышнего, поскольку Он жалеет меня и опекает, вкупе с такими же потерянными, никчемными тварями земными. Или это мой ангел-хранитель не спускает с меня глаз, и тогда это определенно Наташа: кто еще может знать меня настолько хорошо? Или же — и скорее всего, третий вариант единственно верен — я просто-напросто не в форме. Кто-то скажет — чувство вины. Для меня это жизнь.

Потому я и сажусь лицом к окну, глотая херес прямо из бутылки, — в надежде, что меня увидит кто-нибудь реальный. Уж лучше пусть в окно глядят, иначе можно и впрямь свихнуться — под вечным присмотром неведомо откуда.

Вот! Из киселя сумерек выплыл силуэт: женщина выгуливает собаку. Глянула прямо в мое окно и застукала меня за пьянством. Я редко задергиваю шторы, так что прохожие могут мельком увидеть кусочек моей жизни, да и мне они дают пищу для размышлений: кто они такие да как сложились их судьбы. Есть и постоянные, и у каждого своя причина проходить мимо моей застекленной веранды в строго определенное время. Некоторых я наделила именами, характерами и судьбами, включив в круг моих незнакомых друзей.

Марджори появляется раньше всех — покупает газету. Как-то она попыталась бегать трусцой — я впервые увидела ее в розовом велюровом костюме, — но обратный путь проделала уже шагом, отдуваясь, вся взмокшая и багровая. Утром, ровно в восемь двадцать пять, и днем, без десяти четыре, ежедневно, кроме выходных и каникул, пробегают школьники. Наташа сейчас училась бы в шестом классе, и потому я не в восторге от шастанья подростков у моего дома. В окно я в это время стараюсь не смотреть, но куда денешься от следов их присутствия: мой садик, размером с наволочку, юнцы регулярно используют как урну — банки из-под колы, целлофановые пакеты, окурки. Зато я обычно стучу по стеклу, привлекая внимание, и улыбаюсь Фредерику, когда он идет за говяжьим языком, — без сандвича с языком он себе обед не мыслит. Фредерик числится среди постоянных гостей у моих окон, хотя на несколько месяцев пропадал. С тех пор как умерла его жена, ему постоянно слышатся стуки.

Вернувшись в супермаркет, я не могла сообразить — то ли мне вновь встать в длиннющий хвост к кассе, то ли мчаться сразу к главному менеджеру, которого в субботу тоже атаковала толпа покупателей. Выбрала промежуточный вариант и заняла очередь к экспресс-кассе. Здесь оплачивали не более десяти покупок — все, кроме тетки прямо передо мной, с доверху набитой тележкой.

Кто-то, казалось мне, постирал красочный мир при слишком высокой температуре, превратив его в отвратительно, однообразно серый. Мир стал еще и плоским, как кукольный картонный театр: дунь посильнее — и магазин вместе с людьми-фигурками полетит вверх тормашками.

Моя паника, ослепительная, как вспышка на Солнце, к этому моменту отгорела; мне хотелось только одного: чтобы обо мне позаботились, кто-нибудь, кто угодно. Лишь бы выстоять очередь и поделиться своей трагедией с девушкой за кассой, а там уж меня окружат теплым участием, без которого мне не выжить. Шажок за шажком я продвигалась к цели, прижав к груди пирог, раздирая ногтями упаковку, а как только смогла дотянуться, бросила его на ленту конвейера, чтобы не измусолить окончательно. Во мне все еще жила надежда поразить свекровь собственной выпечкой.

Женщина передо мной, расплатившись наконец за всю свою бакалею, еще миллион лет потратила на то, чтобы рассовать продукты по пакетам, а остатки пенсии — по кармашкам кошелька из фальшивого крокодила. Все пять органов чувств ловили мельчайшие нюансы, излишние, но отчетливые детали — тем самым, наверное, спасая меня от убийственной реальности. Мне бы взвинтить себя до предела да вспыхнуть факелом посреди торгового зала — магазин вмиг затопили бы специалисты всех сортов; нашлось бы кому броситься на поиски моей дочери. Ведь Наташа была где-то совсем рядом. А я просто раскисла. С величайшим трудом, едва волоча ноги, как калека, я продвинулась вперед и остановилась напротив полусонной прыщавой кассирши. Привычным жестом та подставила руки, принимая подъезжающий на ленте пирог.

— Видите ли, я ничего не брала… Вообще-то я хотела спросить: у вас тут случайно…

Поздно — пирог уже пискнул под сканером.

— Два девяносто девять, пжалста. Щас заменим. Этот всмятку. — Наклонившись к микрофону, она закрыла глаза, будто собралась исполнять караоке. — Сандру к кассе номер три. Клиент ждет. Касса номер три.

— Но я уже один раз…

Объяснять не было сил. Я пыталась открыть сумочку. Неужели это моя? А может, чужая? Тем более что руки, бессильно ковырявшие замок, я абсолютно точно видела впервые в жизни. И голос на мой нисколько не похож… Все предельно ясно: я больше не Черил.

Дрожащая рука протянула кассирше кредитную карточку. Наличные я истратила на оплату пирога в прошлый раз.

— Проверьте и подпишите, пжалста.

Сандра принесла замену изувеченному пирогу, и я молниеносно отметила дату изготовления: на целые сутки раньше моего!

Помню, я подумала: меня волнует свежесть пирога — значит, мою малышку не украли. Ну никак не могли украсть. Если бы Наташа действительно пропала, то я не топталась бы у кассы супермаркета и не платила за товар, который уже один раз купила. Нет, конечно! Я требовала бы полицию, визжала, рыдала, выла, металась бы между покупателями, умоляя о помощи.

Я расписалась в квитанции и рассмеялась — невыразимое облегчение затопило меня, и я выплескивала его с хохотом, безмерно счастливая. Разумеется, Наташа не исчезла; я оставила ее в запертой машине, где она по-прежнему мирно спит. Я собралась к Шейле и Дону, туда же приедет Энди, и мы прекрасно проведем вечер за насущными беседами (о детях) и чаем с шоколадным пирогом, за который я только что расплатилась.

Шейла — большая любительница поговорить о малышах, поскольку в детях она дока. Сама троих вырастила, ей ли не знать, что к чему. В вязании она тоже виртуоз — уж в вязаных вещах ее дети нужды не знали — и мастер давать рекомендации. В каждый свой визит я получала сотни полезных советов по воспитанию здорового и счастливого ребенка — словно я не дочь родила, а взяла в дом экзотического зверька.

— Когда младенец насытится, легонько оттяни мизинцем уголок ее рта, чтобы освободить сосок, иначе проблем с трещинами не оберешься, — наставляла Шейла в дни моего привыкания к грудному кормлению. — Меняешь подгузник — сразу не пеленай ребенка, пусть с полчасика поболтает ножками-ручками. Потница нашей куколке совершенно ни к чему! А непременный сон на свежем воздухе зимой и летом — основа здоровья ребенка. Главное — не забывать о сетке, не дай бог, вывалится!

Словом, не женщина, а телефон доверия по вопросам материнства, номером которого я не пользовалась.

— Вы спрашивали — у нас тут случайно — что? — Кассирша расплылась в ухмылке. Не так уж она и плоха, в конце концов.

— Ой, да ничего! — Я тоже улыбалась, засовывая пирог в пакет.

К выходу из картонно-кукольного супермаркета я шла, убыстряя шаги; проскочила струю горячего воздуха в дверях и нырнула в холод стоянки. Я бежала к своему «рено».