Книга Эросфера - Эммануэль Арсан

Тень, скользнувшая в нескольких метрах от меня, заставилаостановиться и замереть от ужаса. Переборов страх, я приблизился к незнакомцу.

Он выглядел довольно странно: облегающие кожаные брюкисоломенно-желтого цвета, сапоги с бронзовыми кнопками, бархатный пиджак сжилетом, рубашка с жабо, тоже ярко-желтого цвета, лайковые перчатки и трость снабалдашником. Длинные седые волосы свободно ниспадалина узкое лицо. Носкороткий, почти плоский, широкий рот с тонкими губами, глаза, похожие нахризантемы. Возможно, передо мной был какой-то старый аристократ, тоскующий поушедшим временам.

— Вы заблудились, насколько я понимаю? — спросилон, как мне показалось, высокомерным тоном.

— Нет, я просто отдыхал, — стараясь казатьсябезразличным, ответил я.

— Вы можете здесь простудиться, — продолжал он,переходя на французский и тем самым давая мне понять, что он угадал, кто передним.

— Позвольте, я провожу вас.

— Но я уже, кажется, почти на месте.

— В некотором смысле да. Но вы рискуете сновазаблудиться.

— Не думаю.

— Ваш поезд опоздал?

— Я прилетел самолетом.

Его тонкие губы скривились в иронической улыбке. Но почему ятеряю время на объяснения неизвестно с кем?

Что-то в этом человеке меня раздражало, и мне не хотелосьпродолжать этот разговор. Я кивнул на прощание, он понял мои намерения ицеремонно откланялся, воскликнув:

— Надеюсь, мы еще увидимся!

Я молча удаляюсь. Этот незначительный инцидент повергаетменя в уныние. Я бы сказал, он испортил мне праздник, если можно назватьпраздником это мое затянувшееся путешествие. Но верно и то, что если раньше яне испытывал особого разочарования от моих блужданий, то теперь это началоугнетать меня. И я спешу начать все сначала. Смотрю на часы: неужели всеготолько — половина второго ночи? Прикладываю часы к уху: так и есть —остановились. Эта новая неудача выбивает меня из колеи; ускорив шаг, иду какприговоренный, ступающий на эшафот.

Площадь кажется бесконечной. Но вдруг почти натыкаюсь нацерковную паперть. Какой смысл в этом обилии церквей, если они все похожи однана другую и не могут даже служить ориентиром для ночного путешественника? Этуя, кажется, раньше не видел. Или даже если видел, абсолютно не помню. Но сейчасу меня не то настроение, чтобы изучать ее стиль: я оставляю ее справа и вступаюна мост, затем поворачиваю налево, иду вдоль берега и оказываюсь перед другойцерквушкой, которая перегораживает мне дорогу. Разозлясь, возвращаюсь назад,прохожу мост, иду прямо и без колебаний, пока не оказываюсь снова в море безберегов. На этот раз я даже не имею представления о том, где очутился.

Знакомый голос заставил меня обернуться. Человек, с которымя только что разговаривал, смотрел на меня с иронией.

— Я так и думал, что вы вернетесь ко мне запомощью, — произнес он.

— Значит, вы так и не уходили с того места, где мырасстались?

Он снова отвесил церемонный поклон. — Это был мой долг— подождать вас. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранитьспокойствие. Действительно, в моем положении было бы лучше всего расспроситьчеловека, как найти дорогу. И я решаюсь на это. Но вместо того чтобы показатьмне направление, он начинает рассуждать, тот ли отель я выбрал.

— Не могу поверить, чтобы человек вашего склада могзаказать такой низкопробный отель, — начал он выговаривать мне. — Высчитаете это допустимым?

Прежде чем я успел послать его к дьяволу, он вежливоулыбнулся:

— Разве мы путешествуем не для того, чтобы получатьудовольствие? И добавил доверительным шепотом: — Вы, конечно, уже поняли, что ятоже не здешний. Я махнул рукой, показывая, что этот факт мне абсолютнобезразличен.

Он воскликнул:

— Кстати, я разве не представился?

Запустив в карманчик жилета два пальца, он достал визитнуюкарточку и протянул ее мне. Я с деланным интересом вгляделся в длинную фамилию,которую невозможно было прочесть; успел только заметить, что над ней изображендворянский герб. Я пробормотал в ответ свою плебейскую фамилию. Не слушая меня,он пустился в новый длинный монолог, завершив его предлинной фразой:

— … и вы, конечно же, знакомы с моими произведениями.

Я воскликнул:

— Впервые слышу!

Он не высказал разочарования и произнес странную фразу:

— Однако нет других исследователей амазонок, кромеменя!

И погрузился в какие-то свои размышления, предоставив мненаконец возможность пуститься наутек.

Я обежал площадь, не узнавая ничего, и остановился в полномнедоумении. Где вода, где берег? Мне не вырваться своими силами из этогодьявольского лабиринта!

Возвращаюсь, побежденный, к освещенному островку —единственному месту, где можно бросить якорь. Странный человек снова начинаетсвои рассуждения, как будто не заметив моего отсутствия:

— Согласитесь, что нельзя общаться с людьми, не делаямежду ними никаких различий. Роду человеческому грозит вырождение. И наш долг —не допустить этого. Но, кстати, вам будет спокойнее в частном доме…

— Я был бы вам очень признателен, если бы выподсказали, как пройти кратчайшим путем к мосту Академии, — грустнопопросил я.

— Следуйте за мной, — коротко отозвался он.

Неужели этот человек наконец-то услышал меня? Но оностановился у фонтана, украшенного высокими фризами с изображением вздыбленныхконей.

— Изучите хорошенько эти фигуры! — воскликнулбарон. — И вы сразу поймете связь между ними и моими героинями.

Я опустил чемодан на скользкую брусчатку мостовой и погладилмраморный зев фонтана, который, кажется, дышал под моими пальцами.

— Эти лошадки позволяли оседлать себя только тому, ктоих любил, — продолжал рассказчик. — А любить друг друга могут толькосущества, созданные одинаковыми.

Я устало ответил, уловив его мысль:

— Пол перестает быть злом, если не подчиняется законамвида? Он вдруг посмотрел на меня как на старого знакомого.

— Вы упрямо используете слова, чтобы скрыть своимысли, — воскликнул он. — Это секрет любого самоубийцы. Амазонкампомогло выжить то, что они не разговаривали.

Несомненно, делаю ошибку, притворяясь, что принимаю егоигру:

— Так вот откуда идет их дурная слава?

— То, что им никогда не могли простить, — это ихстремление к однополому существованию.

— Как же они продолжали свой род?

— Иллюзия необходимости противоположного пола еще неделает любовь возможной, но лишь скрывает ее истинные возможности.