Книга Скованный ночью - Дин Кунц

Пигментозный экзодермит – по-латыни Xeroderma pigmentosum, или ХР для тех, кто не хочет сломать язык, – это унаследованная генетическая болезнь. Я разделяю ее с членами закрытого клуба, в который входит тысяча человек со всех концов Америки. Один на 250 000 граждан, ХР делает меня чрезвычайно уязвимым к раку кожи и глаз, развивающемуся под влиянием любого ультрафиолетового излучения. Солнечный свет. Лампочки накаливания или люминесцентные трубки. Потная идиотская физиономия на телеэкране.

Если бы я посмел провести полчаса на летнем солнце, то сильно обгорел бы, но одного ожога не хватило бы, чтобы убить меня. Весь ужас ХР заключается в том, что даже недолгое ультрафиолетовое излучение укорачивает мою жизнь, потому что его действие накапливается. Через несколько лет микроскопические повреждения превращаются в повреждения, видимые невооруженным глазом, и злокачественные опухоли. Шестьсот минут экспозиции, растянутые на год, приведут к тому же сокрушительному результату, что и десять часов непрерывного пребывания на знойном июльском пляже. Конечно, свет уличного фонаря менее вреден, чем яростное сияние солнца, но он тоже небезопасен.

Ничто не безопасно.

Ваши прекрасно функционирующие гены могут легко восстановить повреждения кожи и глаз, которым вы подвергаетесь каждый день, сами того не сознавая. Ваше тело в отличие от моего постоянно производит энзимы, которые сдирают с клеток организма поврежденные сегменты и заменяют их обновленной ДНК.

Я должен жить в тени, в то время как вы наслаждаетесь роскошным голубым небом, но я не испытываю к вам ненависти. Я не осуждаю вас за то, что досталось вам даром… хотя и завидую.

Я не сержусь, потому что вы тоже живые существа и, следовательно, несовершенны. Может, вы некрасивы, может, соображаете слишком туго или слишком быстро, чтобы это шло вам на пользу, может, вы глухой, немой или слепой, обреченный природой на отчаяние и ненависть к себе, или испытываете необычный страх перед Смертью. Каждый из нас несет свое бремя. Но, с другой стороны, если вы красивее и умнее меня, награждены пятью острыми чувствами, еще более оптимистичны, чем я сам, высоко цените себя и тем не менее разделяете мой отказ унизиться перед Жницей… что ж, я мог бы возненавидеть вас, если бы не знал, что вы, как и все обитатели этого несовершенного мира, обладаете робкой душой и разумом, угнетенным скорбью, потерями и тоской.

Вместо того чтобы сердиться на ХР, я считаю его благословением. Мой жизненный путь уникален.

Я коротко знаком с ночью. Знаю мир между закатом и рассветом лучше любого другого, потому что я брат совы, летучей мыши и барсука. В темноте я как дома. Это куда большее преимущество, чем вам кажется.

Конечно, никакие преимущества не могут компенсировать того, что любого больного ХР ждет преждевременная смерть. Мало кто из нас доживает до совершеннолетия и при этом не испытывает таких прогрессирующих психических расстройств, как дрожание рук и головы, потеря слуха, заикание и даже слабоумие.

До сих пор я дергал Смерть за усы безнаказанно. Недуги, о которых предупреждали врачи, пока что обходили меня стороной.

Мне было уже двадцать восемь лет.

Сказать, что я жил взаймы, было бы не банальностью, а просто подтверждением факта. Вся моя жизнь была сплошной закладной.

Впрочем, так же, как и ваша. Рано или поздно платить по счетам придется каждому. Скорее всего я получу уведомление раньше вас, но и ваш счет тоже придет по почте.

Пока же почтальон не постучал в дверь, радуйтесь. Ничего другого вам не остается. Отчаяние – глупая трата драгоценного времени.

Итак, в эту холодную весеннюю ночь, в глухой час, когда до рассвета еще было далеко, я спешил за своим хвостатым Шерлоком Холмсом, веря в чудесное спасение Джимми Уинга. Мы промчались по пустым аллеям и безлюдным бульварам, миновали парк, где Орсон не остановился, чтобы задрать лапу у одинокого дерева, миновали здание школы и начали спускаться на нижние улицы. Пес вел меня к реке Санта-Розите, которая разделяла наш город надвое, спускаясь с гор и впадая в бухту.

В этой части Калифорнии, где среднегодовой уровень осадков составляет всего тридцать семь сантиметров, реки и ручьи большую часть года стоят сухими. Последний сезон дождей был не более обильным, чем обычно, и русло реки полностью обнажилось: то было широкое пространство, заполненное высохшим илом и тускло серебрившееся в свете луны, гладкое, как простыня, если не считать разбросанных там и сям темных пятен плавника, напоминавших спящих бродяг, руки и ноги которых скрючены ночными кошмарами.

Честно говоря, Санта-Розита, несмотря на свои двадцать метров в ширину, больше похожа не на реку, а на искусственный канал. В соответствии с федеральным проектом обеспечения безопасности со стороны водных потоков, которые во время сезона дождей могли обрушиться на Мунлайт-Бей с тыла, ее берега были подняты и укреплены широкими бетонными дамбами, тянувшимися через весь город.

Орсон свернул с улицы и потрусил к узкой полоске суши вдоль дамбы.

Следуя за ним, я проехал между двумя парными знаками, расставленными вдоль всего русла. Первый из них гласил, что купаться в реке запрещено и что к нарушителям будут приняты самые суровые меры. Второй, адресованный тем, кто на законы плевать хотел, растолковывал, что течение во время половодья бывает необыкновенно бурным и запросто смоет каждого посмевшего сунуться в воду.

Однако, несмотря на все предупреждения и знание коварного характера реки, история повторялась: каждые несколько лет в Санта-Розите тонул очередной искатель приключений на самодельном каяке, плоту, а то и водном велосипеде. А однажды весной утонуло сразу трое. Это было уже на нашей памяти.

Человеческие существа всегда пылко отстаивают дарованное им господом право на глупость.

Орсон стоял на дамбе, подняв лохматую голову и глядя на восток, в направлении шоссе Пасифик-Кост и вздымавшихся за ним холмов. Он замер от напряжения и тихонько заскулил.

Этой ночью в залитом лунным светом пересохшем канале не было и намека на движение. Ветерок с Тихого океана был недостаточно сильным, чтобы над илом поднялся пыльный призрак.

Я глянул на светящийся циферблат наручных часов. Каждая минута могла стать для Джимми Уинга последней – конечно, при условии, что он еще жив.

– Ну, что там? – поторопил я Орсона.

Пес не удостоил меня ответом. Навострив уши, он с видом гурмана втягивал в себя ароматный воздух и едва не задыхался от запаха некоей жертвы, доносившегося со стороны пустынной реки.

Как обычно, я понимал настроение Орсона. Хотя я обладал самым примитивным обонянием и ничем не отличался от простого человека (если не считать роскошного гардероба и солидного счета в банке), однако улавливал те же самые запахи.

Мы с Орсоном не просто человек и собака. Я ему не хозяин. Он мой друг, мой брат.

Когда я говорил, что считаю братьями сову, летучую мышь и барсука, это было фигуральное выражение. Но когда речь идет об Орсоне, меня следует понимать буквально.