Книга Крыша мира. Карфаген - Владислав Выставной

– Скоро! Скоро я увижу небо! Мы все его увидим! Так сказал Видящий!

Змей с досадой отвернулся. Не хватало еще, чтобы вокруг его персоны снова поднялся нездоровый ажиотаж. И хоть про его почти утраченные способности стали потихоньку забывать, у многих оставались к нему вопросы и основательные претензии. Хорошо еще, его бросили в квадрат, где томились одни лишь беженцы, не знавшие толком о похождениях Видящего…

Он снова повалился на спину – в сон морило. Но не успел даже коснуться поверхности лопатками, как его подхватили цепкие руки. Дернули, поставили на ноги, для убедительности ткнув в спину автоматным стволом.

– Вперед! – приказали кратко и тихо.

Он даже оборачиваться не стал. Чего он там не видел? Безликой рожи шакала, спрятанной под балаклавой? Интересно только было, куда его повели – уж не «в расход ли» собрались отправить? Это был бы глупый финал: он ведь так и не отыскал Тану. Просто потому, что не ожидал оказаться в этом огромном загоне для скота. Хотелось надеяться, что девушку все же отпустили и она уже дома. Только надежда была слабая.

Его вели узким извилистым коридором меж проволочных стен и предупреждающих табличек на столбиках: черепа, кости, молнии, восклицательные знаки. Но лучше всяких табличек от спонтанных порывов останавливали десятки обугленных крысиных тушек, застрявших в проводах на уровне земли.

Пронумерованные квадраты делили людей на плотные группы по каким-то признакам, понятным лишь хозяевам этого гигантского зоопарка. Но, скорее всего, задержанных загоняли сюда в том же составе, в каком хватали – там, на все еще свободных уровнях Карфагена. Глаз привычно выделял признаки и сортировал людей по внешности и одежде. Вот эти – явно были беженцами из затопленных шахт Грязного сектора – их выдавали подслеповатые взгляды, непривычные к яркому свету, серая кожа и какие-то омерзительные наросты на лицах. А эти мрачные люди – явно из мастеровых, не понимавших, как они здесь оказались, – эти были трудолюбивые, сравнительно благополучные и никогда особо не выступавшие против режима. Это всегда происходило так: кто-то не вылезал с дерзких акций, для таких протест – просто образ жизни. А кто-то впервые выбрался из привычной берлоги, просто попросить, чтобы ему не заслоняли свет, – и его тут же заметали по-жесткому, как опасного бузотера.

Были тут и откровенные беспредельщики – самые активные и дерзкие из беженцев, сразу заявившие претензии на свою роль в Центральном секторе. Даже здесь они вели себя вызывающе, освистывая ведущих Змея шакалов и демонстрируя места, обычно спрятанные от искусственного освещения. Один такой показывал тощую задницу, двигая «булками» с особым цинизмом, умудрившись вывести из себя одного из сопровождавших посредника людей. Боец в балаклаве сделал товарищам знак, остановился, вскинул травмат – и влепил пластиковую пулю прямо в несвежую ягодицу шутника. Пространство наполнилось воплями боли и проклятиями, голожопый бунтарь упал на гравий, принялся кататься и корчиться. Демарш, однако, не прекратился. Более того – на пути возникла целая вереница обгаженных задниц, словно мечтавших об очистительной пуле.

Стрелявшего перекосило, он снова вскинул оружие, но старший группы остановил его жестом:

– Отставить стрельбу. На этих мазохистов патронов не напасешься.

– Тут боевые нужны, – хмуро сказал стрелок.

– Будет приказ – будут боевые. Не для того всю эту шваль здесь собирали, чтобы боеприпасы тратить.

Последняя фраза особенно не понравилась Змею. Похоже было на то, что создателями Накопителя была задумана некая расправа над собранными здесь людьми. Или же их собирались использовать каким-то особо изощренным и болезненным способом. Хорошо, если просто как каторжников на тяжелых работах. Но мысли навязчиво подсказывали и другие способы безотходного использования человеческого материала, о которых известно было каждому неприкасаемому: мясо, удобрения, кожа.

Один из квадратов приковал взгляд, мгновенно вытеснив посторонние мысли. Это был буквально «черный квадрат» – по цвету большой группы собранных здесь людей в одинаковых темных одеяниях. Змей не сразу сообразил, где уже видел этих людей в черных балахонах. И лишь когда одна из фигур медленно поднялась в центре этого черного пятна, вспомнил.

Черные Святители – так они себя называли. Выходит, повязали их тогда, в баре. Не вышло у самозваных святош перетянуть на себя одеяло в борьбе за тупые умы обитателей Карфагена. И слава богу, уж лучше старая, жадная и злобная Директория, чем эти фанатики. Впрочем, шут его знает, под чьи лозунги легче было бы умирать.

«Пошли они все к дьяволу, уроды», – злобно подумал посредник.

«Монах», поднявшийся и возвышавшийся над сидевшими на гравии единоверцами, вдруг принялся расталкивать собратьев и быстрым шагом направился к проволочному ограждению, словно не слыша окрика конвоира и не обращая внимания на угрожающе поднятый ствол травмата. Черный подошел к низко гудевшей проволоке вплотную – и едва не положил на нее растопыренные ладони. Он впился в Змея взглядом выпученных глаз с такой силой, что почти физически остановил его.

Тут же в спину посредника уперся холодный ствол:

– Давай, пошел!

Змей продолжил движение – и параллельно, не сводя с него взгляда, как голодный вурдалак, двинулся главарь Святителей. Остановился он только перед угловым столбом квадрата, но продолжал смотреть Видящему вслед, пока конвой не скрылся из виду.

Широкая терраса опоясывала пространство Накопителя по кругу, возвышаясь в полутора десятках метров над поверхностью. Здесь он уже бывал – тогда, вместе с Полковником, устроившим ему маленькую экскурсию с целью устрашения. В тот раз беседа едва не закончилась фатально. Чего ждать теперь – было неизвестно. Но вряд ли чего хорошего, судя по уставившимся на него рылам. «Отчего у этих «шишек» из Директории такие одинаковые свиные рыла? – подумал вдруг посредник. – Тоже, наверное, какая-то мутация. От вкусной и здоровой пищи на фоне всеобщей любви и обожания».

«Шишек» было двое. Оба в лоснившихся, с трудом сходившихся на животах костюмах, сидели, развалившись в специально принесенных складных креслах, и даже смотреть на них было неудобно – так они страдали от этих непривычных для них сидений. Видимо, в своих кабинетах они держали более удобные вместилища для собственных задниц. Хотя, не исключено, он был несправедлив, и в нем говорила застарелая неприязнь неприкасаемого к любым формам власти. Эти же были ее воплощением. По странному выверту физиологии у одного лицо было багровое, видимо, от артериального давления. Кожа лица второго была синюшная, еще сильнее подчеркивавшая черные мешки под глазами. Еще те красавцы, даже пропало желание завидовать их высокому положению в иерархии Карфагена. «Два толстяка», – мелькнуло в голове название услышанной в детстве сказки. Или тех толстяков было трое?

В любом случае было понятно, на кого работают лаборатории в тщетных поисках способа продлить жалкое человеческое существование. «Эти без медицинской помощи долго не протянут, – отметил про себя Змей. – Хотя… Жизнь показывает: негодяи умудряются прожить куда дольше добропорядочных граждан». А в том, что у власти в Карфагене стояли негодяи, сомневался разве что дурачок, веривший в каменное небо.