Книга Дама в автомобиле в очках и с ружьем - Себастьян Жапризо

Хватит, смени пластинку.

Прошлым летом Толстый Поль дал ему за новый "пежо" сотню тысячефранковых бумажек. Теперь, по телефону, за "тендерберд" он пообещал триста, но – намеками, конечно, – заставил Филиппа поклясться, что тот не угнал его просто с улицы или еще откуда-нибудь, и спросил, уверен ли он, что владелица этой машины, как и прошлогодняя дамочка, не заявит о краже в полицию. Мол, он, Поль, не прочь увеличивать автомобильный парк африканских государств, но хочет делать это без риска для себя, просто как любитель. Филипп заметил, что устами Поля говорит само здравомыслие. В Па-де-Бель-Фий, когда он свернул на Кассис, на "тендерберд" явно обратили внимание жандармы, но не остановили его. Было пять часов двадцать минут. У него появилась надежда, что четырнадцатого он сядет на теплоход с деньгами в кармане, не заработав судимости, и в каюте первого класса будет развлекаться с какой-нибудь очередной богатой идиоткой.

Четверть часа спустя он уже ни на что не надеялся. "Тендерберд" стоял у моря, неподалеку от пристани, у мыса Канай. Опершись обеими руками о кузов автомобиля, Филипп изо всех сил старался сдержать рвоту. В одну секунду вся его жизнь превратилась в кошмар, и он стоял один под палящим солнцем, изнемогая от ярости и страха. Судимость он заработал, это точно. Угон машины, да еще мокрое дело. Она собрала свои разбросанные вещи. Тщательно уложила их в черный чемодан. Она не пошла по пустынной дороге, по которой они приехали сюда, а снова взобралась на холм, расстелила на плоском камне, где они сидели, бумажный мешок из-под новых босоножек, разорвав его пополам, и губной помадой крупными буквами вывела дрожащей правой рукой:

"Сегодня в 10 вечера у дома 10 по улице Канебьер". Все, что она знала о Марселе, – это название одной улицы, да еще то, что жители этого города лгуны, как, впрочем, и повсюду. Она придавила свое послание большим камнем, хотя великолепно понимала, что оно абсолютно бессмысленно. Но не следует ничем пренебрегать: ведь не исключена возможность, что этот молодчик вернется сюда после ее ухода.

Минут через пять, спустившись с холма с другой стороны, она вышла на дорогу, которую раньше заметила сверху сквозь деревья. На этой дороге движение было оживленное. Первая же машина – кроваво-красная, не то "рено", не то "симка" – остановилась. В ней сидели мужчина и женщина, сзади в полотняной колыбельке сладко спал грудной ребенок. Дани села рядом с младенцем, положив чемодан на колени.

Ее довезли до небольшого кафе у поворота на шоссе, ведущее к Марселю.

Благодаря своих попутчиков, она заставила себя улыбнуться. В кафе она выпила стакан минеральной воды у стойки, потом показала официанту счет из ресторана под Балансом, где они обедали с Филиппом, и попросила соединить ее по телефону с этим рестораном.

Будки не было, и ей пришлось разговаривать при посетителях, которые даже притихли, прислушиваясь к ее словам. К телефону подошла, видимо, сама хозяйка. Да, она помнит даму в белом костюме и молодого человека с нею.

Да, она помнит, что к концу обеда молодой человек вышел позвонить. Он вызвал Кассис, департамент Буш-дю-Рон, но бумажка, на которой был записан номер телефона, где-то затерялась. Она очень сожалеет.

Повесив трубку, Дани попросила список телефонов департамента Буш-дю-Рон. В Кассисе не было абонента под фамилией Филантери. Но Дани была совершенно уверена, что сегодня утром, когда она, мучаясь угрызениями совести, рылась в бумажнике Филиппа, она прочла название "Кассис-сюр-Мер".

Кроме того, что это было напечатано, а не написано от руки, она больше ничего не помнила. Ей пришло было в голову посмотреть весь список абонентов, но потом она решила не терять зря времени.

Она спросила официанта, не едет ли кто-нибудь из посетителей в Марсель.

Мужчина без пиджака, со светлыми усами предложил ей место в своем "пежо" и всю дорогу перечислял знакомые ему парижские бистро: он провел в столице три месяца, проходил там военную службу. В Марселе, в этом, должно быть, приветливом городе, где приятно жить, но где она пока видела только грязные предместья, он высадил ее на большой залитой солнцем площади, сказав, что площадь называется Рон-Пуэн-дю-Прадо. За площадью начинался парк, от нее же в разные стороны расходились длинные обсаженные деревьями улицы. Он объяснил ей, что здесь она сможет сесть в автобус, идущий в Кассис. Когда он уехал, Дани на автобусной остановке прочитала вывешенное на столбе расписание и увидела, что ей предстоит ждать полчаса. Она перешла площадь, неся чемодан и сумочку в правой руке, и села в такси.

Шофер, огромный краснолицый мужчина в кепи, посочувствовал: "Бедняжка, вам это дорого станет", – но, поняв, что она не расположена к разговорам, включил мотор.

За одним из поворотов извилистой дороги, ведущей на перевал Жинест – название она прочла, когда они поднялись на самый верх, – она впервые в жизни увидела Средиземное море. Голубое, как на открытках, переливающееся, раскинувшееся до самого горизонта, который был чуть бледнее его, оно оказалось еще прекраснее, чем она ожидала. Дани заставила себя смотреть в другую сторону.

В Кассис, небольшой приморский городок, они приехали в половине седьмого, через два часа с небольшим после поцелуя Иуды, полученного ею на холме над Беррским прудом. По обе стороны длинной улицы по тротуару густой толпой двигались люди – босиком и в шортах или купальных костюмах. Такой толчеи не бывает даже в Париже около "Галери Лафайет". Шофер сказал:

"Бедняжка, здесь и в будни не протолкнешься, а в воскресенье просто сумасшедший дом".

Дани попросила остановиться у пристани, неподалеку от разукрашенных разноцветными флажками лодок и яхт. Расплатившись за проезд, она вышла на шоссе, поставила чемодан у ног, да так и застыла, ничего не соображая от солнца и гама, но краснолицый шофер в кепи, разводя руками, сказал певучим голосом:

– Да вы не огорчайтесь, дорогая, все устроится, это уж закон.

Он еще не успел договорить, как Дани, оглядев то, что, верно, и являлось центром Кассиса, сразу же увидела знакомое белое пятно "тендерберда" и в душе ее все перевернулось. Он стоял метрах в двухстах от нее, у пляжа, среди других машин, но Дани узнала бы его среди тысячи ему подобных, хотя бы уже по тому, как при взгляде на него забилось сердце. У нее так сжало горло, что она не могла дышать, ее охватило восхитительное чувство, своего рода благодарность ко всему: к Кассису, к морю, к солнцу, к толстому шоферу такси и к себе самой за то, что она не пролила ни слезинки и приехала прямо туда, куда следовало.

Ничего не видя вокруг, она шагала к своей Стремительной птице.

Усталость как рукой сняло, и она, словно в замедленной съемке, тихо продвигалась сквозь толщу пустоты. Машина стояла с опущенным верхом, Филипп Филантери так и не поднял его. Судя по всему, он оставил машину не из-за поломки. Дани положила чемодан на заднее сиденье и наконец внимательно осмотрелась. Перед ней раскинулась широкая эспланада, которая тянулась от пристани вдоль пляжа. Она смотрела, как люди купаются в пенистых волнах. Она слышала их смех и крики. А сам городок притулился у подножья огромной скалы, остроконечная вершина которой нависала над морем.