Книга Русичи - Александр Красницкий

Презренен, кто для сладкой песни Забыл стук копий и звон мечей: Валгаллы светлой, дивной тени Не видит взор его очей!

Зигфрид пел уныло, жалобно. Он говорил в своей новой песне о том, что есть конунги и викинги, которым женская прялка заменила меч. Ни одного слова не было в ней о конунге Олаве, но переход от громких похвал к жалобным упрёкам и без слов подсказывал, что именно о славном норманне говорит песня во второй своей части. Слушатели скальда приуныли и сидели теперь, опустив головы, как бы разделяя тихую скорбь своего певца.

— Он прав, этот вдохновенный певец, — громко воскликнул Оскар, ударив кулаком по столу, — с некоторого времени всё во фьордах пошло по-иному!

— Что ты хочешь сказать этим, друг? — спросил Эрик. — Неужели конунг Олав Трюгвассон мог забыть свою прежнюю доблесть? Неужели намёки Зигфрида касаются его?

— Одно тебе скажу, мой Эрик: конунг Олав не прежний.

— Но что с ним? Какая перемена?

— Он удаляется от битв и пиров. Кругом него такая скука, как и в темнице. Нет более прежних победных походов, мир и тишина спорят между собою около когда-то славного Олава.

— Что же с ним сделалось?

— Он стал слишком слушать жрецов иных богов и отвернулся от Одина, и других асов, вот они и покинули его! — вставил своё слово Руар.

— Я ничего не понимаю! — воскликнул Эрик. — Скажите мне, друзья, как это могло случиться?

— Это случилось после того, как Олав ходил к берегам Италии. Там он услыхал про нового Бога и захотел слушать Его жрецов.

— Какого Бога? Уж не Бога ли христиан?

— Вот именно. Он привёз с собою на север жрецов христианских и стал проводить время в беседах с ними.

Старик Эрик покачал своею седою головою.

— Не раз слыхал я про этого нового Бога, — сказал он, — от Него и в самом деле могут погибнуть и Один, и Святовит, и славянский Перун. Говорят, Он всесилен.

— Уж не знаю, — проговорил Руар, — а скажу одно, что где бы ни появился жрец этого Бога, всюду люди меняются и забывают о битвах, о кровавой мести и только лишь толкуют о том, что врагам нужно прощать, что нужно любить всех, как самого себя. Да разве это возможно? Я уже не говорю о том, что после бесед с христианскими жрецами народ становится холоден к своим древним богам.

— Вот потому-то здешний главный жрец Святовита, этот старик Бела, так и ненавидит христиан, — заметил Эрик.

— Ненавидит? — воскликнул Ингелот.

— Для него нет большей радости, как уничтожить христианина.

— Ну, теперь я многое понимаю! Ведь Освальд сын Руара, наш вождь, хотя и именует себя посланником конунга Олава Трюгвассона, но на самом деле он никогда им не был!

— Как так? — Воскликнул удивлённый Эрик.

— Клянусь тебе асами, что так. Ты видел этого молодого русса, что был вместе с Освальдом?

— Да. Я слышал, Нонне назвал его сыном Святослава, русского князя.

— Так, так! Он именно сын этого славного воина и сам князь северных руссов.

— Зачем же он между вами?

— А затем, что он бежал со своей родины. Старший брат его по имени Ярополк остался княжить в Киеве; среднему отец отдал большую и богатую область, а этому, теперешнему гостю Арконы, назначил быть князем в древнем Хольмгарде. Когда отец был убит, киевский Ярополк захотел быть князем всех руссов. Он убил среднего брата и добрался вот до этого, Владимира, но тот успел убежать во фьорды к конунгу Олаву. Олав сам не раз бывал в Хольмгарде, он принял молодого сего князя, помог ему набрать дружину, ну, словом, стал тот викингом. Владимир не раз ходил в походы за море и показал себя храбрецом. Только у молодца вовсе не было мысли оставаться на всю жизнь на службе у конунга. Он задумал кое-что другое. Владимир просто рассчитал, что конунг Олав поможет ему прогнать из Киева Ярополка.

— А тот что же? Неужели отказался? — воскликнул Эрик, и глаза его зловеще блеснули.

— В том и дело, старый мой друг, что около конунга Олава в это время был христианский жрец, и Олав, этот славный герой, склонил своё сердце к его убеждениям. Христианский жрец стал ему говорить, что Ярополк любит христиан и поэтому нельзя идти на него войною.

— И конунг Олав послушал жреца?

— Олав наотрез отказал дать Владимиру свои дружины для покорения Киева и руссов. Тогда-то ярл Освальд, который также не терпит христиан, сам объявил поход, но, увы, воинов собралось немного. Именитые ярлы и викинги не хотели идти против воли конунга. Но конунг запретил и варягам идти с ярлом и русским князем. Тут-то Освальд и схитрил. Он объявил, что варяжские дружины нужны ему не для похода против руссов, а будто бы собираются им только для арконских жрецов.

Кое-кто остался, не пошёл с ярлом, но всё-таки собралась небольшая дружина. Для похода нас было мало, и Освальд решил попытать счастья здесь, в Арконе. Может быть, Бела вынесет знамя Святовита и, конечно, даст в помощь Владимиру свои варяжские дружины. Понял, мой старый Эрик, какое задумано дело?

— Что же? — раздумчиво произнёс Эрик, — я не прочь пойти на Днепр: от Киева близка и Византия. Да и Киев город богатый. Там можно много найти ценной добычи.

— А пойдут ли за тобой твои?

— Мы все служим Святовиту, — пожал плечами старый варяг, — пошлёт нас Бела, и мы пойдём. А там скоро кончится срок нашей службы, и мы все станем свободны.

— Так мы, стало быть, будем товарищами?

— Разве у вас всё решено?

— Всё! Даст Бела помощь или не даст, а я и все, кто со мной, пойдём за Освальдом и Владимиром!

— Тогда что же и говорить! Сами асы покровительствуют нам и нашей дружбе. Только пока не сообщай никому, что я тебе поведал. Молчать придётся недолго. Освальд здесь не засидится. Руку, друг! Будем пить за былые встречи на полях битв. Тс, Зигфрид опять поёт.

Скальд пел теперь весёлую песню. Его слушали с восторгом. Пир зашумел ещё сильнее, когда Зигфрид кончил свою песню. Теперь, когда головы пирующих порядочно были затемнены вином и беседа стала общей, встретившиеся друзья достаточно наговорились между собой. Слышались отдельные, чаще всего бессвязные восклицания, воины шумно рассказывали о своих боевых подвигах. Совсем незаметно день склонился к вечеру, но пир всё ещё продолжался, и только поздняя ночь прекратила его. Тишина водворилась в недавно шумном зале, слышались храпение, бред; наконец, сам собою потух и очаг.

3. ГОСТИ

ока варяги и скандинавы пировали, во дворце главного жреца Святовита, Белы, происходило другое.

Старый Нонне привёл в обширный дворцовый покой Владимира, Добрыню и Освальда и здесь оставил их одних.