Книга Предвестники викингов. Северная Европа в I-VIII веках - Александр Хлевов

На пирах слагался эпос, в длинных домах у очагов сочиняли, рассказывали, запоминали и передавали друг другу саги. Это было место, позволяющее людям не только общаться между собой, воспроизводя существующие связи горизонтального порядка, но и открывающее прямой канал в прошлое — в общее прошлое, которое, как известно, для человеческого восприятия является единственным залогом общности и идентичности.

Наконец, большой дом — как простого землевладельца, так и могущественного конунга — всегда место сбора воинов. Это могли быть несколько членов одной семьи, обсуждавших стратегию кровной мести, либо большая дружина вождя, мечтающая о добыче в грядущем заморском походе, однако сущность собрания оставалась прежней. Здесь ярчайшим, концентрированным образом проявлялись как горизонтальные, так и вертикальные связи, как побратимство воинов, так и связывающие их с вождем узы верности и подчинения. Награждение отличившихся, раздача и дележ добычи «кольцедробителями»-конунгами, решение о приеме в дружину — все это осуществлялось здесь, на пиру под кровлей большого дома:

…от дальних пределов народы сходились дворец возводить и воздвигли хоромы в срок урочный, а тот, чье слово было законом, нарек это чудо Палатой Оленя, Именем Хеорот; там золотые дарил он кольца всем пирующим. Дом возвышался рогами увенчанный…

(Беовульф, 76–82)

Чертог Одина, Вальхалла, как и все происходящее в нем, является лишь копией того, что каждый германский воин переживал постоянно, того, ради чего он жил, ради чего он шел в бой. И дева, подносившая воину рог с пивом на пиру, органично превратилась в валькирию, встречающую павшего эйнхерия в его новом доме (194; 75). Дружинник, становясь воином конунга, тоже обретал новый дом, где отныне ему надлежало провести лучшие дни своей жизни, — ведь воспоминание о подвигах порой приятнее самих подвигов.

Структурообразующая роль дома подчеркнута одним из сюжетов «Саги о Вельсунгах», в котором конунг строит дом таким образом: «Сказывают, что Вельсунг-конунг велел выстроить славную некую палату, а строить велел так, чтобы посреди палаты росло огромное дерево, и ветви того дерева с дивными цветами ширились над крышей палаты, а ствол уходил вниз… и звали его родовым стволом» (87; 2). Прямая линия преемственности, идущая от мирового ясеня Иггдрасиля, связующего миры скандинавского мифологического пространства, воплотилась, таким образом, в конструктивном центре и оси здания.

Таким образом, длинный скандинавский дом, зародившись в недрах германского общества и являясь одной из его репрезентативных черт, с течением времени в Скандинавии стал подлинным средоточием стабильной, оседлой, «земной» культуры. Трансформируясь постепенно, он является истинным стержневым элементом культуры Севера, связывая вертикальной хронологической осью все эпохи развития Скандинавии. Никакой разницы между вендельским временем и эпохой викингов в традиции домостроительства проследить не удается: конструктивные особенности диктовались местной географией и господствующими строительными материалами. Впрочем, столь же не принципиальна и дифференциация предшествующих эпох. Единственный устойчивый вектор — возрастание размеров и усложнение внутренней структуры домов, но и он не обнаруживает незыблемой последовательности. Таким образом, длинный дом является олицетворением скандинавской оседлой культуры и символом ее стабильности.

Скандинавский корабль

«Дом викинга — его корабль». Эта истина относится к той эпохе, когда скандинавские суда появлялись едва ли не повсюду в восточной части того, что называется Старым Светом, и добрались до Света Нового.

«Многие из них были морскими конунгами — у них были большие дружины, а владений не было. Только тот мог с полным правом называться морским конунгом, кто никогда не спал под закопченной крышей и никогда не пировал у очага» (88; 30).

Так «Сага об Инглингах» характеризует чрезвычайно специфичный феномен, возникший в рамках цивилизации северных морей — появление дружин, живших грабежом и захватом имущества, которые существовали исключительно в силу того, что имели возможность не спать под крышей. Эта возможность всецело определялась их кораблями.

Разумеется, культура передвижения складывалась из многих составляющих. Север с глубокой древности — с эпохи неолита — был очагом развития и совершенствования лыжного и санного транспорта (172; 25), как наиболее адекватного в условиях зимнего сухопутного передвижения. Широко применялись повозки, вьючные и верховые лошади. Однако главные шаги культурного прогресса Скандинавии связаны с традициями корабельного дела.

Двухштевневая лодка (изображение на камне из Южной Швеции)

Судостроение Севера исследовано, благодаря многочисленным находкам как практически полностью сохранившихся, так и оставшихся только в виде незначительных фрагментов плавсредств. Эволюция форм корабля в специфических географических условиях Скандинавии пролегла от архаических двухштевневых лодок, ведущих свое начало от неолита, до шедевра судостроения — серии скандинавских специализированных типов военных и транспортных судов XI в. Судостроение «отсталого» Севера существенно превосходило по качеству все то, что могла предложить Европа того времени, а подготовка море ходов была просто несопоставима.

Древнейший период судостроения отмечен существованием характерных «двурогих» штевней, причем традиция эта является чрезвычайно устойчивой, переживая несколько тысячелетий без принципиальных изменений. Наскальные рисунки, распространенные в бронзовом веке на западном побережье Норвегии, в Бохуслене в Швеции, весьма многочисленны и обнаруживают удивительное постоянство форм, Находка наиболее раннего на сей день реального корабля железного века (обычно датируемого IV в. до н. э.) в Хьертшпринге на острове Альс в Дании продемонстрировала высокую степень его сходства с архаическими прототипами (122; 22). Судя по всему, это судно было принесено в жертву в болоте, являвшемся культовым местом, При общей длине 13,28 м оно было способно поднять около 20 человек. Назначение двойных штевней, выступающих вперед достаточно далеко, по- прежнему вызывает вопросы, ибо объяснение их наличия исключительно требованиями безопасности при плавании среди подводных камней и айсбергов (?) представляется неудовлетворительным (65; 72). Именно подобные суда, симметричные в носовой и кормовой частях, описаны Тацитом в строках, посвященных обитателям крайнего севера Германии (Скандинавии):

«Среди самого Океана обитают общины свионов; помимо воинов и оружия, они сильны также флотом. Их суда примечательны тем, что могут подходить к месту причала любою из своих оконечностей, так как и та и другая имеют у них форму носа. Парусами свионы не пользуются и весел вдоль бортов не закрепляют в ряд одно за другим; они у них, как принято на некоторых реках, съемные, и они гребут ими по мере надобности то в ту, то в другую сторону» (116; 44).