Книга Княгиня Ольга. Огненные птицы - Елизавета Дворецкая

Каждый вечер Берест, Вьюха и те из стариков, что посильнее, к темноте приходили на жальник и разводили костры на свежих холмиках земли. В первые дни после погребения ушедшим слишком страшно на том свете – живые должны сидеть с ними, греть огнем мерзнущие души. Бывает, сидят по три ночи, но когда смерть была особо страшной – и по семь или девять ночей. Сторожа собирались у одного костра, чтобы самим не было так жутко, но говорили мало. Не находилось утешающих речей, а толковать о своем горе уже не было сил.

– Я вчера ночью змейку видел огненную, – шептал Межак, – вон там, на могилке. Смотрю, она извивается, тоненькая такая. Вверх из земли лезла. Побыла и пропала…

Сидеть полагается до первого петушиного крика, но всех петухов русы выловили. Прикидывали, глядя на небо, когда кончается ночь, и брели домой. Недолго поспать, и опять за работу.

На десятое утро, в последний раз поклонившись родовой могиле, Берест вновь оседлал Ладовекову лошадь и пустился в путь. Даже оглядываться не тянуло. Тот день – или скорее то утро на переправе – будто отрезало, отрубило всю его прежнюю жизнь, привычки, мысли о будущем. Все это определял род – но рода больше не было. Он остался один, и единственное, что связывало его с прежним Берестом, – это обязанность мести. Для нее чуры оставили его среди живых, и только о ней ему и приходилось заботиться.

Путь в один день с небольшим, что еще недавно оказался ему удивительным приключением, теперь, во второй раз за немногие седмицы, стал почти такой же обыденностью, как в минувшей жизни – пройтись до покоса. Слишком многое Берест с тех пор пережил, чтобы дивиться такой малости, как уехать за день пути от родного очага. Проезжая через большие и малые веси, он везде оставлял за собой испуг и смятение. Невольно вспоминал сказку о трех всадниках в лесу – сам он, в своей «печальной» сряде, стал как Белый Всадник, и по следам коня его шла Марена-Смерть. Казалось, ямки на дороге от копыт его беловато-серой лошади – ее очень кстати звали Рыбка – должны немедленно затягиваться белой коркой льда.

Берест опасался, что не застанет князя в Искоростене, что тот уедет собирать войско. Но Володислав оказался дома. Челядины узнали Береста – помнили, как он привез княгиню с могилы Ингоря, – и встретили его с испугом. Будто знали, что этот малинский отрок добрых вестей не привозит.

Володислав сразу вышел к нему во двор. Бересту бросилось в глаза, что князь тоже в «печальной сряде», будто они братья. А, ну да, ведь Маломир, погибший, надо думать, первым, был молодому князю родным дядей по отцу.

– Коняев сын из Малина? – Князь хмурым взглядом окинул стоящего перед ним отрока, держащего в поводу свою лошадь.

Среднего роста, крепкий, с немного вздернутым носом, густо покрытым веснушками. Серые глаза – слишком строгие для такого юного лица. Светлые, немного вьющиеся волосы лежат на загорелом лбу – кожа темнее волос. И отбеленный до снежной белизны лен «печальной» сорочки под серой, явно с чужого плеча шерстяной свитой.

– Будь жив! С чем на сей раз? Отец прислал?

– Некому меня посылать было, – вырвалось у Береста; упоминание об отце, вполне понятное, всколыхнуло в душе подавленную боль. – Нет в живых отца моего, Коняя, Световекова сына. Убили его русы, что в Малин приходили оружной дружиной, и с ним еще двадцать мужей и жен.

Он рассказал, что случилось – в Малине и на броде. Рассказал, как потом вернулся в Малин и что там застал.

– Святилище сожгли? – почти с надеждой спросил Володислав.

Если да, то повод к мести появится у самих богов. Но посланец покачал головой:

– Только забрали оттуда кое-что, из обчины. Рог с серебром и те два шелома, что боярин богам поднес… от отроков Ингоревых.

– Он же три шелома брал!

– Два богам, один себе. У него на дворе был. Где сейчас, не знаю, его двор без остатка сгорел. Должно быть, русы забрали.

– А стяг Ингорев же в святилище хранили?

– Там. – Берест помнил, как Гвездобор положил вышитый руками киевской княгини стяг к подножию дубового Перуна.

– Забрали?

– Да. Сорочки божьи оставили.

– Они за этим и приходили, – раздался рядом голос княгини.

Берест не заметил, как она подошла – привык видеть поблизости одетых в белое. Обернулся на знакомый голос, низко поклонился. Сердце потянулось к этой женщине, что разделяла с землей Деревской общую печаль… но тут он вспомнил, что княгиня приехала на поминальную страву по Ингорю, пока все древляне еще были живы, уже одетая в «печаль». Она носила «печаль» по Ингорю, родному брату своей матери. И тепло на сердце сменилось отчуждением, враждебным чувством к этой молодой женщине с изможденным от горя лицом.

– За стягом, – продолжала она. – Потерять стяг – бесчестье.

– Сжечь надо было! – гневно крикнул Володислав.

Предслава опустила глаза, но по лицу ее Берест прочел убеждение: они и тогда пришли бы…

– По стягу нечего тужить, – сказал он. – Я, княже, кое-что получше привез. Дозволь показать…

– Получше? Что такое?

– Отроки в Рощуках, что на Тетереве, ныряли да выловили рыбу – золото перо…

Володислав изменился в лице – он-то сразу понял, о чем может идти речь.

– А ну пойдем, – он кивнул на свою избу. – Не во дворе же такие чудеса раскладывать…

Берест вопросительно взглянул на княгиню: не войдешь в дом без позволения хозяйки. Предслава кивнула, на лице ее явно отражалась тревога. Что-то получше стяга? Что?

Отчасти с робостью Берест шагнул, наклонившись под притолокой, в княжескую избу. Поднял глаза, огляделся. Сам не знал, чего ждал, но изба оказалась самая обыкновенная: такая же, как у всех, печь из крупных камней, полати для детей и челяди, горшки и блюда на полках. Горшки, правда, оказались все ровные, красивые, моравской, видимо, работы, какие не бабы дома лепят, а делают умельцы на особом вращающемся круге. Занавеска перед хозяйской лежанкой – из блестящего плотного шелка. На лавках новые овчины, цветные подушки, а вместо одной-двух укладок, где простые люди хранят пожитки, здесь их было четыре. Самая большая – с заморской резьбой, украшенная пластинками литой узорной бронзы. Сразу видно – Предслава в ней свое приданое привезла.

– Показывай, – Володислав остановился перед лавкой, куда падал свет из отволоченного оконца. – Что за рыба – золото перо?

Берест положил сверток мешковины на лавку и стал неуверенными руками развязывать ремешки. Те не поддавались, и Володислав бросил ему костяное путлище. Наконец Берест развернул мешковину…

Предслава вскрикнула, Володислав охнул.

– В Рощуках сказали, его это. Ингоря.

Володислав впился взглядом в меч, потом, с трудом оторвавшись от него, вопросительно взглянул на Предславу. Княгиня подошла ближе, вгляделась.

– Это «корляг», уж это верно, – сдавленным от волнения голосом подтвердила она. – Из хороших, – она наклонилась, вглядываясь в разводы на клинке. – С «пятном».