Книга Дмитрий Донской - Николай Борисов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С глубокой древности возведение стен имело духовное, сакральное значение. Они были символом независимости, готовности к борьбе.
В Ветхом Завете трагическая история иудеев (нашествие ассирийцев, вавилонский плен и т. д.) словно в зеркале отражается в истории стен Иерусалима. Одна из ветхозаветных книг — Книга Неемии — рассказывает о том, как любовь к родному городу и забота о своем народе помогли знатному иудею по имени Неемия вернуться из вавилонского плена и отстроить разрушенные стены и башни Иерусалима.
Выдающиеся правители древности строили много и охотно. Византийский историк Прокопий Кесарийский (VI век) посвятил особый труд («О постройках») строительной деятельности императора Юстиниана. Вторая книга этого трактата рассказывает о том, где и какие крепости строил Юстиниан, какие трудности пришлось ему при этом преодолеть. Общее количество построенных или перестроенных Юстинианом крепостей исчисляется несколькими сотнями. «Наш император спас государство, укрепив его стенами крепостей и сделав для варваров невозможным вторжение в пределы римлян», — замечает Прокопий (59, 225).
В средневековой Руси любое сколько-нибудь значительное поселение спешило окружить себя стенами. Именно наличие стен — обычно деревянных, реже каменных — служило главным признаком, отличавшим город от села или деревни. Само слово «город», «град» в широком смысле означало всю совокупность людей и построек данного места, а в узком — собственно укрепления: стены и башни, валы и рвы.
В европейских городах замок сеньора напоминал высокую скалу и был четко обособлен от остальной застройки. Его обитатели опасались не столько внешних врагов, сколько самих горожан. На Руси, где противоречия между знатью и рядовыми горожанами были не столь острыми, а внешняя опасность была постоянной реальностью, городские укрепления охватывали обширную территорию и могли в случае необходимости служить укрытием как для знати, так и для простонародья. Такому «демократизму» способствовала и низкая численность населения русских городов. В то время как европейские города имели десятки, а то и сотни тысяч жителей, русские обычно ограничивались несколькими тысячами. Потеснившись, горожане могли уместиться в стенах сравнительно небольшой крепости — «града», «детинца», «крома», «кремника».
Забота о поддержании городских укреплений в надлежащем порядке была «головной болью» каждого русского князя. Время непрерывно точило о них свои острые зубы. Деревянные крепости страдали от сырости и пожаров, вражеских осадных орудий и обычной русской беззаботности. Каменные стены (или каменные башни на стыке дерево-земляных стен) во второй половине XIV столетия имели только несколько городов на северо-западе Руси — Новгород, Псков, Изборск, Порхов, Ям.
Строительство каменных оборонительных сооружений в Северо-Западной Руси было обычным делом. Целый ряд таких работ — в Орлеце, Тиверском городке, Острове и Велье — остался не замеченным летописцами (238, 89). И только археологи вносят в этот список необходимую полноту.
Принято думать, что каменное строительство было сложным и дорогостоящим делом. Однако эта сложность и дороговизна относительны. Новгородцы в 1384 году поставили каменную крепость Ям на реке Луге всего за один строительный сезон (18, 379). Сильнейшие князья Северо-Восточной Руси в принципе могли себе позволить такую роскошь. Но это был вопрос не только и не столько экономический, сколько политический. Эти цитадели могли послужить очагами сопротивления ханской власти. Известно, что татары не любили утруждать себя долгой осадой каменных крепостей. Большие массы ордынской конницы (а монголы избегали ходить пешком даже до соседней юрты) не могли долго стоять на одном месте. Кроме того, постройка осадных машин требовала специальных знаний и умений, которыми степняки не обладали. Опыт крестовых походов свидетельствовал, что даже более искусные в этом деле европейские полководцы тратили многие месяцы на взятие каменных крепостей в Малой Азии, Сирии и Палестине.
История Москвы как города начинается в 1156 году. «Того же лета князь великий Юрий Володимерич заложи град Моськву, на устии же Неглинны, выше реки Аузы» (44, 225).
Стены Юрия Долгорукого были деревянными и со временем сильно обветшали. Вероятно, их несколько раз подновляли и чинили. Однако источники молчат об этих работах. Полная замена старых стен новыми оказалась под силу только неутомимому строителю и защитнику Москвы Ивану Калите. Зимой 1339/40 года он выстроил новый деревянный Кремль.
Безусловно, Иван Калита начал это строительство только после того, как заручился согласием хана Узбека. Оправданием для этого замысла служила военная угроза со стороны Великого княжества Литовского. Отношения между Ордой и быстро усиливавшейся под властью Гедимина Литвой были откровенно враждебными. Татары хотели переложить на Москву (а вместе с ней и на всю систему великого княжения Владимирского) бремя борьбы с Литвой. Первым опытом такого рода послужил совместный поход татар и русских князей на союзный Литве Смоленск зимой 1339/40 года. Во главе всех русских сил в этом походе стояли московские князья. Поход не имел особого успеха. Однако война была объявлена, и ответного удара следовало ожидать в самом близком будущем.
В такой ситуации постройка новой московской крепости выглядела вполне естественной мерой предосторожности для защиты «русского улуса» в случае нападения Литвы. Во всяком случае, Иван Калита сумел убедить в этом хана Узбека и тот разрешил строительство.
Простояв 25 лет и ни разу не испытав нападения неприятеля, Кремль Ивана Калиты сильно пострадал от страшного московского пожара 1365 года. Красноречивый рассказ об этом бедствии выделен в летописи особым заголовком — «О великом пожаре». Приводим его по тексту Рогожского летописца.
«Того же лета бысть пожар на Москве, загореся церковь Всех святых и от того погоре весь град Москва, и посад, и кремль, и загородие и заречие. Бяше ботогды было варно (жарко. — Н. Б.) в то время и засуха велика и знойно, еще же к тому въстала буря ветренаа велика, за десять дворов метало головни и бревна с огнем кидаше буря; един двор гасяху людие, а инуда чрес десять дворов и в десяти местех огнь загорашется, да тем людие не возмогоша огня угасити, не токмо не могли дворов и хором отнимати, но и имении своих ни кто же не успели вымчати и прииде пожар и погуби вся и поясть я огнь и пламенем испепелишася. И тако въ един час или в два часа весь град без останка погоре. Такова же пожара преже того не бывало, то ти словеть великы пожар, еже от Всех Святых» (43, 80; 72, 381; 42, 4).
Летописец не случайно выделил летний пожар 1365 года из длинной череды пожаров, опустошавших средневековую Москву. Это было нечто феноменальное по своей разрушительной силе — известное науке редкое природное явление, своего рода «огненный шторм». Длительная и сильная жара раскалила землю. Пересохшее дерево построек вспыхивало от малейшей искры. Там, где начинался пожар, сильный ветер, вызванный ускоренной циркуляцией горячего воздуха, раздувал огонь с силой кузнечных мехов и разносил далеко вокруг. Погасить неистовое пламя обычными средствами было практически невозможно.
