Книга Гламуру вопреки - Карен Ямпольски

Валентино опять прыгнула на меня, порядком развеселив свою хозяйку.

— Валентино всегда умела безошибочно определять характер человека.

И я была вынуждена позволить мерзавке расцарапать когтями все мое платье от «Жерара Готье». И тут же допустила ошибку — нагнулась, чтобы погладить ей загривок еще раз, устроив показательное выступление перед Майрой. К счастью, ту уже окликнул Доминик Дюнн: хотел узнать, кто ее архитектор.

Стоило Майре отвернуться — и собака впилась зубами в мою сумочку, зарычала и принялась остервенело ее трясти. Я изо всех сил старалась вырвать вещь из пасти зверя.

— Моя сумочка! — вдруг с отчаянием воскликнул Жерар, спеша мне на помощь. Да уж, своевременно, нечего сказать. — Плохой пес! — укоризненно гаркнул он и щелкнул Валентино по носу, пока я опасливо искала взглядом Майру. Я не хотела, чтоб она видела, как мы обижаем ее тупорылую, падкую на оленину собачонку.

Лучше всего, рассудила я, оттащить сумку вместе с животным куда-то в сторону и попытаться избавиться от мяса раз и навсегда.

— Прикрой меня, чтобы Майра не видела, — прошептала я Жерару, который послушно заслонил хозяйке дома обозрение.

Я кое-как отволокла собаку, не разжимавшую хватки, в кухню.

— Умница, — похвалила я ее, пока она, поскуливая и рыча, пыталась растерзать сумочку в клочья. Скрывшись за дверью, я слезно попросила повара дать мне кусок мяса для отвлекающего маневра. Тот увидел, что я действительно попала в переплет, и отрезал шмат оленины с собственной тарелки.

Валентино мигом набросилась на подачку и наконец соизволила оставить мою сумку в покое.

— Спасибо! — с облегчением выпалила я и рванула в туалет, где вытряхнула пахучее мясо в унитаз и смыла.

Вернувшись на террасу, я протянула Жерару разорванную сумку.

— Прости, — только и смогла сказать я.

Он же в ответ, разумеется, сострил:

— Не волнуйся, дорогуша. Картина вашего побоища с этой псиной стоила куда дороже, чем какая-то сумка, — сказал он и небрежно чмокнул меня в щеку.

На следующий день я чувствовала себя совершенно разбитой. Меня мучило похмелье, мой изуродованный олениной желудок адски болел, а душа моя терзалась из-за того, что я ела мясо. Несколько разбавил темные краски дня звонок моего агента, сообщившего, что «Слово “Чики”» отменили. Я испытала огромное облегчение. Однако журнал «Чики» не давал мне покоя, приняв обличие Пола.

Он, как добрый самаритянин, принес мне мисо-суп для утоления желудочных болей. Но я вскоре поняла, что истинной причиной его визита было желание хоть раз заполучить мое внимание безраздельно.

— Ты спас мой желудок, — сказала я, благодарно прихлебывая суп.

— Отлично, — сказал он, укладывая свои длинные ноги в позу лотоса у подножия кровати. — Но, боюсь, я опоздал со своими известиями о том, что «Чики» тебе уже не спасти.

Боль в животе сменилась неприятной тяжестью.

— Ну, ты все же расскажи, — сказала я, сдерживаясь из последних сил. Я знала, что ничего хорошего меня не ожидает.

— Джилл, журнал погибает, — начал он. — В следующем номере у нас будет только пятнадцать рекламных разворотов. А оставшиеся рекламодатели грозятся сбежать, если мы не смягчим содержание наших статей.

— Пятнадцать! — я даже подскочила. — Не может быть!

— Я предупреждал тебя еще неделю назад, — продолжал он, по возможности, доброжелательно, уж насколько доброжелательным мог быть человек, чья чаша терпения почти что переполнилась. — Да и кампания «Моральное большинство» набирает обороты…

— Да пошли они в жопу со своей моралью! — вскричала я, едва не расплескав суп на кровать. — Они не могут указывать нам, как делать журнал!

— Возможно, — ответил Пол. — Но их кампании в виде писем с призывами бойкотировать «Чики» очень пугают рекламодателей. А без них, сама понимаешь, журнал не выживет.

Я вздохнула.

— Я и не подозревала, что дела настолько плохи. Я завтра вернусь в офис, — сказала я. — Как только меня перестанет тошнить. Я все улажу, не волнуйся. — «Чики» был моим детищем, моей настоящей страстью. Я знала его читателей и рекламодателей как свои пять пальцев.

Пол мрачно покачал головой.

— Не знаю, возможно ли это, Джилл. Все изменилось. Мы изменились.

Я только отмахнулась.

— Я тебя умоляю. Если мы смогли добиться успеха «Чики», будучи совсем неопытными в этом бизнесе, то уж сейчас точно сможем его спасти. Не переживай.

Но Пол отказывался внимать моим заверениям.

— Джилл, мы уже не те люди, которыми были тогда. Сама взгляни. Посмотри на себя саму. Где твои «мартенсы»? Куда подевалось кольцо в носу?

— Ой, ну, пожалуйста, — я закатила глаза. — Эта униформа альтернативных девочек уже себя исчерпала. Сейчас каждая продавщица из Айовы открыла для себя «гранж». — Пол знал, что это я ввела термин «гранж» в употребление касательно одежды, и уж он-то должен помнить, что мы были первыми, кто представил образцы нового стиля на страницах, посвященных моде. — Ты сам знаешь.

— Ты воспринимаешь мои слова слишком буквально, — сказал Пол. — Я лишь пытаюсь донести до тебя простую мысль: сейчас все иначе. Настали другие времена. Мы прилежно выполняли свою работу, но сейчас нам нельзя сдавать назад.

Уже позже, ближе к ночи, до меня наконец дошел смысл его фразы. Он имел в виду, что «Чики» теряет остроту. Он также имел в виду, что остроту теряю я. И, глядя в зеркало тем вечером, я осознала, что он, скорее всего, прав. Как бы нежно я ни любила «Чики», рано или поздно я должна была его перерасти. Если бы сейчас мимо меня прошел незнакомец, он даже не обратил бы на меня внимания — разве что спутал бы с новомодной актрисой Гвинет Пэлтроу. Но кем же я еще могла быть, кроме как молодой, клевой редакторшей журнала «Чики»? Я ужаснулась этим мыслям. И ужас заполонил все мое сердце, когда на следующий день я впервые за несколько недель вернулась в офис.

Все действительно рушилось на глазах.

Мой заброшенный, захламленный стол был погребен под грудой таких вот писем:

Сотрудникам журнала «Чики»:

Недавно я нашла номер вашего журнала в рюкзаке у своей четырнадцатилетней дочери, когда та вернулась из школы. Я пролистала его и была просто-таки поражена увиденным. Как вы смеете предполагать, что она и ее ровесницы готовы начать половую жизнь? А именно это вы предполагаете в статьях вроде «Что вам следует знать о безопасном сексе». Как вы смеете проповедовать противоестественные, кощунственные наклонности в статьях вроде «Я рада, что мой брат — гей»? Я лично прослежу, чтобы эта дрянь никогда не попала в руки моей дочери, но этого мало: я собираюсь также бойкотировать всех ваших рекламодателей и места, где распространяется ваш мерзкий журнальчик. И я с нетерпением жду того дня, когда вы все попадете в ад и сгорите в муках за то, что развращали умы невинной американской молодежи.