Книга Слезы Брунхильды - Жан-Луи Фетжен

— Кто это?

— Сеньор Ансовальд. Пойдем, нам всем нужно поговорить…

* * *

Это был час небытия в самом сердце ночи — между всенощной и заутреней. Фредегонда, сидевшая на постели Уабы в скромной комнате своей служанки, не чувствовала ни сонливости, ни страха, ни холода — несмотря на то, что на ней была только тонкая нижняя рубашка, казавшаяся почти прозрачной, сквозь которую можно было разглядеть поясок из змеиной кожи с висевшими на нем амулетами. При свете двух свечей, горевших на небольшом столике, королева неотрывно смотрела на дверь, в которую они должны были вот-вот войти. Она держалась очень прямо, чуть развернув плечи, так что приподнялась грудь, и положив руки на бедра, неподвижная, как статуя. Вино, к которому подмешано было зелье, сваренное Уабой, обострило все ее чувства и одновременно вызвало странное ощущение, что она находится где-то вне своего тела, недосягаемая и безразличная. Такой они ее и увидели, и зрелище этой почти сверхъестественной красоты, предлагавшей себя их взорам с такой небрежностью, заставило их остановиться на пороге.

— Не стойте как столбы, — послышался голос Матери. — Подойдите,

Они приблизились. Фредегонда поочередно рассмотрела каждого из них. Старшему из двух вошедших молодых мужчин, было не больше двадцати. Оба они были крепкого телосложения и очень хороши собой. Фредегонда поднялась и шагнула к ним, между тем как Уаба проскользнула в комнату и осторожно прикрыла за собой дверь. Старший хотел, было, что-то сказать, но Фредегонда прижала кончики пальцев к его губам, а затем, не отрывая от его лица пристального взгляда своих необыкновенных зеленых глаз, погладила его по щеке. Затем медленно отстранилась и перешла ко второму, чтобы точно так же завладеть им, выпить его душу, окутать собой…. Какая разница, чем опоила их Уаба? Какая разница, чем она опоила и ее саму? Их опьянение и головокружение были все же слабее охватившего их желания, и Фредегонда подчинилась ему, одновременно порабощая этих двух мужчин. Она позволила им раздеть себя, ласкать себя, наслаждаться ее телом и сама наслаждалась их молодостью и силой. При этом она по-прежнему оставалась равнодушной, ощущая лишь физическое удовольствие, получаемое ее плотью — однако это сжигающее пламя не затрагивало холодного оцепенения ее души. Она как будто смотрела на себя со стороны, словно она была Уаба, которая, стоя в углу комнаты, молча наблюдала за их неистовой и немой любовной схваткой на протяжении нескольких часов.

Потом, как показалось Фредегонде, она ненадолго заснула — во всяком случае, некоторое время спустя она осознала момент пробуждения. По-прежнему стояла ночь, но чернота неба уже начинала сереть, чувствовалось приближение рассвета. Она увидела, что лежит, абсолютно обнаженная, поверх распростертых тел двух молодых мужчин, и спокойно, без всякого стыда, поднялась, тогда как они, в свою очередь проснувшиеся, принялись торопливо собирать свою разбросанную одежду. Однако Уаба, не позволив им одеться, взяла их за руки и подвела к столу, где снова налила им какого-то питья. Фредегонда уже стояла возле стола, все еще обнаженная, нежно проводя кончиками пальцев вдоль лезвия одного из двух скрамасаксов, которые Мать положила возле нее. Это было ценное оружие, с вырезанными на клинках узорами. Кроме того, клинки были покрыты какой-то густой поблескивающей жидкостью.

— Королева нуждается в вас, дети мои, — прошептала Уаба. — Все королевство в вас нуждается…. Вы возьмете это оружие и спрячете его хорошенько под одеждой.

— Спрячем под одеждой…

— Как тебя зовут? — Уаба посмотрела на старшего из двух молодых мужчин.

— Леудегари, мать.

— А тебя?

— Ландерик, мать…

— Сеньор Ансовальд выведет вас из города перед рассветом. Вы проедете через укрепления так, чтобы никто вас не увидел, и доберетесь до Викториакума, где сейчас находится король Зигебер. Вы представитесь теми, кто вы и есть — благородные сеньоры из Турнэ, храбрые и честолюбивые, — и попросите встречи с ним, чтобы предложить ему свою службу и свои земли.

— И вы убьете его, ради любви ко мне, — продолжила Фредегонда ровным, бесстрастным голосом.

Сама Уаба была поражена, взглянув на свою бывшую воспитанницу. Королева стояла перед ними с клинком в каждой руке, нагая и холодная, словно мраморная статуя, одновременно ужасающая и желанная. Венера и Минерва в одном лице… Мать наклонилась к ней, чтобы, забрать у нее оба скрамасакса и вручить ее любовникам.

— Что вы сделаете этим оружием? — спросила она.

Старший, Леудегари, смотрел на свой клинок с некоторой растерянностью. Другой, Ландерик, смотрел только на Фредегонду.

— Мы убьем его, — ответил он. — Мы убьем Зигебера. Уаба улыбнулась и кивнула, словно наставница, довольная своим учеником.

— Возвращайтесь поскорее, — прошептала она — Королева будет вас ждать.

На миг Уабе показалось, что в глазах молодых мужчин промелькнуло сомнение, вызванное то ли внезапным страхом, то ли кратким проблеском здравого смысла. Она уже потянулась к кувшину со своим зельем, но тут заметила, что оно не понадобится. «Связывай мужчину его желанием» — так ее учили, и так она учила сама. Желание, пробужденное в них королевой, порабощало их разум, опутывало их души — тем сильнее, чем дальше и недостижимее была она для их рук, а теперь, когда Фредегонда отошла от стола и растворилась в полусумраке комнаты, — еще и для глаз. Уабе достаточно было чуть опустить глаза, чтобы увидеть возбужденную плоть обоих молодых мужчин и лишний раз убедиться в той власти, которую отныне обрела над ними ее подопечная. Чтобы вновь ее увидеть и вновь обладать ею, они сделают все…

Сдержав улыбку, Уаба оставила их одеваться, а сама вышла в коридор. Ансовальд дремал, сидя на полу и прислонившись к стене. Услышав ее шаги, он вздрогнул и мгновенно вскочил на ноги.

— Пора, — просто сказала Уаба.

Ансовальд мельком заглянул в комнату поверх ее плеча и, увидев торопливо одевавшихся молодых людей, улыбнулся. Неизвестно, как все сложится дальше, но, по крайней мере, свою награду они уже получили.

* * *

Дождь пробудился одновременно с рассветом. Палатки остразийской армии, поставленные перед укреплениями Турнэ и вдоль темной линии Эскота, приобрели тот же цвет, что и мокрая земля. Стояли последние дни месяца hornung, не зря носившего свое название[38]. Каригизель, придворный казначей, приподнял тяжелый кожаный полог королевской палатки и нырнул внутрь, чтобы обсохнуть возле стоявшей в центре жаровни. Он был слишком стар для военных походов в такую собачью погоду… Зигебер, окруженный своими военачальниками, склонился над столом, изучая разложенные на нем карты.

— Вместо того чтобы ворчать, скажи мне — что ты об этом думаешь? — бросил он через плечо, обращаясь к Каригизелю.

— Я не ворчу, ваше величество, — отвечал тот. — Разве я осмелился бы в вашем присутствии?..