Книга Шпионские и иные истории из архивов России и Франции - Петр Черкасов

Несколько слов в своей записке граф де Рейзе уделил состоянию здоровья императора, усмотрев в этом непосредственную связь с его отношением к окружающим и к обычным человеческим чувствам. «Император, – пишет Рейзе, – наделен от природы очень крепким сложением и отменным здоровьем. Лишь однажды на протяжении своей жизни он перенес болезнь. В течение тех двух недель, что продолжалось недомогание, он с трудом согласился на то, чтобы на время оторваться от дел, уединившись на просторном диване, причем в мундире, укрытый шинелью. Так как он никогда серьезно не болел, – подчеркивает французский дипломат, – император не в состоянии понять страданий других людей. Он держит свой двор в постоянном рабочем напряжении, что зачастую приводит в уныние его окружение.

Таковы основные определяющие физические и нравственные качества императора Николая, – резюмирует французский дипломат. – Их соединению в личности царя Россия во многом обязана значительной частью своих достижений, позволивших ей приобрести столь выдающееся значение в мире и столь счастливо преодолеть и голод, и холеру, и революции [1825, 1830, 1848 годов], которые омрачали правление этого монарха».

Пройдет совсем немного времени с момента написания цитируемой Записки – менее пяти месяцев, – как разразится война, которую впоследствии назовут Крымской. Сокрушительный разгром вице-адмиралом П. С. Нахимовым основных сил турецкого флота в Синопском морском сражении 30 ноября 1853 г. крайне встревожил европейских союзников султана Абдул-Меджида – императора Наполеона III и королеву Викторию. Казалось, еще немного, и Порта станет легкой добычей Николая I, который осуществит давнюю мечту своих предшественников – взять под контроль Проливы и восстановить православный крест над Святой Софией в Константинополе. Настолько сильным было впечатление о возможностях царя и беспредельной мощи николаевской России – впечатление, создававшееся, в частности, докладами дипломатов многих европейских дворов, в частности представителями Наполеона III в Санкт-Петербурге.

Тем более неожиданным и сильным для европейцев станет потрясение, вызванное серией неожиданных поражений русской армии в Крыму после вмешательства Франции, Англии и Сардинского королевства в войну на стороне погибавшей Турции. Именно тогда на смену прежнему стереотипу представлений о России как о «европейском арбитре» или «жандарме Европы» придет другой – о «колоссе на глиняных ногах».

«Дипломатическая болезнь» маршала Мэзона

Известно, что император Александр I, считающийся победителем Наполеона, по каким-то, ему одному ведомым причинам, в сущности, не оставил после себя памятников, посвященных Отечественной войне 1812 года и заграничным походам русской армии, увенчавшимся вступлением в Париж в марте 1814 года.

Это трудно объяснимое равнодушие к столь значимым событиям отечественной истории, к счастью для нашей национальной культуры, не унаследовал его преемник, император Николай I. По возрасту ему, тогда еще 17-летнему офицеру, довелось увидеть лишь финал наполеоновских войн, при занятии Парижа, но Николай Павлович всегда свято чтил память о 1812 годе.

Свидетельством этого уважительного отношения императора к Отечественной войне стали воздвигнутые в его царствование многочисленные памятники и обелиски, посвященные победе над Наполеоном. Самым известным из них, безусловно, стала Александровская колонна, украшающая ансамбль Дворцовой площади в Санкт-Петербурге.

Творение архитектора Огюста Рикара (Августа Августовича) де Монферрана, подарившего северной столице России Исаакиевский собор и ряд других архитектурных шедевров, было торжественно открыто в день памяти святого благоверного князя Александра Невского 30 августа (11 сентября н. с.) 1834 года. Император Николай придавал этому событию первостепенное значение, желая подчеркнуть его общенациональный характер.

На открытии памятника, прославлявшего царствование Александра Благословенного, главным деянием которого была победа над величайшим из полководцев, присутствовал весь иностранный дипломатический корпус за одним только исключением. Отсутствовал посол Франции маршал Никола Жозеф Мэзон, представлявший при петербургском дворе короля французов Луи-Филиппа. Этот факт, разумеется, не остался незамеченным, породив множество противоречивых слухов и домыслов.

Одни утверждали, что маршал несколько дней назад внезапно выехал из Петербурга на родину, причем без положенной в таких случаях отпускной аудиенции. Другие говорили, что французский посол по какой-то причине отправился в Германию. Третьи искренне верили, что он серьезно занемог, но пребывает в своей петербургской резиденции. Правда, нашлись и такие, кто с загадочным видом давали понять, что почтенного маршала сразила «дипломатическая болезнь»: мол, старый вояка, ветеран наполеоновских войн не пожелал участвовать в унизительном для своей страны праздновании поражения в войне с Россией.

Как это нередко случается, ближе всех к истине оказались скептики. Это подтверждается документами из Архива Министерства иностранных дел Франции, выявленными мною в Париже. Речь идет о депешах самого маршала Мэзона, адресованных министру иностранных дел адмиралу Анри де Риньи. Но прежде чем ознакомить читателя с их содержанием, следует напомнить, что в результате Июльской революции 1830 года русско-французские отношения основательно испортились. Дипломатическим советникам царя, и прежде всего графу К. В. Нессельроде, стоило больших усилий убедить Николая Павловича принять революцию как реальность и не разрывать отношений с Францией. Император неохотно, но все же согласился с доводами рассудительного Нессельроде, но для себя никогда не переставал считать «короля баррикад» Луи-Филиппа Орлеанского «узурпатором» престола. Почти на всем протяжении существования Июльской монархии, вплоть до ее падения в феврале 1848 года, отношения между Россией и Францией были весьма прохладными.

Луи-Филипп, как мог, пытался их нормализовать. Зная, что Николай I цивильным фракам предпочитает военные мундиры, Луи-Филипп, выбирая кандидатов на посольскую должность в Санкт-Петербург, старался отдавать предпочтение профессиональным военным, а не карьерным дипломатам. Своим первым послом в России после учреждения Июльской монархии в августе 1830 года он оставил герцога Тревизского, маршала Мортемара, назначенного еще Карлом X, а в 1832 году на смену ему прислал другого маршала, маркиза де Мэзона. Король-гражданин, как называл себя Луи-Филипп, надеялся, что маршалу Франции удастся хоть как-то сгладить неприязнь царя к «фальшивой», по определению русского самодержца, Июльской монархии.

И в самом деле, старый вояка Мэзон100, как до него и Мортемар, был благосклонно принят Николаем, чтившим военные заслуги выше гражданских доблестей. Правда, это личное расположение русского самодержца так и не распространилось на режим Июльской монархии и на самого Луи-Филиппа. А история с открытием Александровской колонны в 1834 году стала еще одним поводом к напоминанию о болевых точках в русско-французских отношениях.