Книга Геббельс. Портрет на фоне дневника - Елена Ржевская

«Немецкая национал-народная партия нам больше не нужна – долой ее. Мы стоим на собственных ногах». Но об этом несогласии Геббельс мог поведать скорее всего лишь дневнику, как и о досаде на Гитлера, впрочем, отступающей всякий раз, как только Гитлер проявит к нему благосклонность.

Но Гитлер преимущественно держит его на отдалении. Геббельс лишен активного участия в политической жизни, центр которой в Мюнхене, в штабе Гитлера. Это питает его досаду, претензии к Гитлеру, его сосредоточенность на своих врагах в партии, на главном из них – Штрассере.

9 ноября 1929. До поздней ночи сидел с «террористом». Он заслуживает памятника, а не тюрьмы… Будем учиться ненавидеть вплоть до свершения.

14 ноября 1929. Я так часто слышу среди наших ужасное выражение – «реальная политика». Оно мне ненавистно.

Политика – искусство невозможного, будет впоследствии щеголять Геббельс этой установкой Гитлера, в противовес высказыванию Бисмарка о политике как искусстве возможного. Нацистская политика нагло взламывает все установленные преграды, уложения, все традиции.

«НАШ ДЕНЬ ВСЕ БЛИЖЕ»

18 ноября 1929. Убедительная победа на выборах, особенно в Берлине. С 39 000 в мае 1928 мы поднялись до 130 000.

19 ноября 1929. Особенный прирост у нас в пролетарских районах. Отняли у марксизма 50 000 голосов.

20 декабря 1929. Посетил русскую семью Потемпа. Старая госпожа пожертвовала нам 5000 марок.

7 декабря 1929. Я получил известие из дому, что отец умер сегодня в 6 утра… Прощай! Как тяжела была ему смерть! Один без детей ушел он в пустоту нирваны… – Я, со всей напыщенностью превознося умершего отца, воздает себе:

10 декабря 1929. То, что было в тебе бессмертно, твой ум, прилежность, ответственность и верность долгу, любовь к людям, особенно к родным, преданность тому, что ты любил, бережливость, строгость, спартанский образ жизни и прусская прямота – все это остается жить во мне… так что след твоего земного бытия не потеряется в веках. – Тем самым настаивает он на безмерности своей славы.

Панегирический поток неостановим. Тот, кого он костил «мещанином», «мелким скудным человеком», этот бедный отец вознесен на прусский престол.

11 декабря 1929. Похороны… Он был настоящий человек!.. Если бы он занимал трон Пруссии, его бы ставили рядом с Фридрихом Вильгельмом I.

Но неожиданно после похорон он встретил Эльзе Янке и Альму (ее сестру) и переключился в более натуральный тон, чему обычно способствовала природная естественность Эльзе: «Эльзе попеременно то багровеет, то бледнеет как мел. Потом она спрашивает, думаю ли я еще иногда о ней. Что я должен на это ответить бедному дитяти? Я говорю «да» и лгу при этом изрядно. Она совсем не изменилась. Все так же красива и приятна, как тогда. Свыше трех лет мы не виделись».

В рождественские праздники он побывал у матери. «Сегодня отбываю. Эльзе Янке пишет еще одно грустное письмо… Прощай, прощай! Всю дорогу читал».

В дальнейшем на протяжении бесконечных страниц дневника еще только раз встречается упоминание об Эльзе: «У матери… Я уладил с мамой проблему Эльзе». Что за этим – глухо, неизвестно. Но дата записи 27 июня 1933 – уже полгода нацисты у власти. Не за горами нюрнбергские законы, отсекающие Эльзе и ее сестер от Германии, а там и желтая звезда – изобретение Геббельса, – которую должны будут Эльзе и ее сестры надеть на грудь, чтобы уже издали отличаться от немцев. След Эльзе с этим подарком жениха на груди затерялся.

15 декабря 1929. В рейхстаге над моей головой собираются тучи. Требуют лишить иммунитета из-за госизмены.

17 декабря 1929. Берлин не может расплатиться с долгами. Отказались от американского займа. Рост налогов. Очень хорошо, – ликует Геббельс. – Наш день все ближе. У меня был странный сон: я был в школе и бежал длинными коридорами от множества остгалицийских раввинов. Они гнались за мной с криком «ненависть», я бежал чуть впереди и отвечал им тем же криком. Это длилось часами, но они меня не поймали. Я все время опережал на несколько шагов. Хорошее ли это предзнаменование?

Этот сон не отзвук ли на похороны и встречу с Эльзе? И ее и отца он затоптал. «Только не оглядываться назад. Вперед!»

«НАМ ПОРА ПРИЙТИ. ИНАЧЕ ВОСПОЛЬЗУЮТСЯ ДРУГИЕ»

4 января 1930. Скандал с Гинденбургом… Мы его намылим. Старому козлу пора убираться: не вечно же стоять на дороге у молодежи. Коммунист, подстреленный нашими людьми, умер. Это снова вызовет много шума.

6 января 1930. Был в Юонстлер-театре. Палленберг. Замечательный артист. Но еврей. Может, именно поэтому.

15 января 1930. Коммунисты напали на нашего штурмфюрера Хорста Весселя в его квартире. Он тяжело ранен. Так продолжаться не может. Близка последняя битва.

Молодой штурмовик Хорст Вессель ушел из благонравного родительского дома к «падшей женщине». До сих пор остаются две версии: по одной Хорст убит сутенером, по другой – коммунистом.

16 января 1930. Во всем рейхе волнения безработных. Много убитых и раненых. Так и должно быть.

17 января 1930. Юриспруденция – продажная девка политики, – варьирует Геббельс высказывания Гитлера о ненавистных юристах.

19 января 1930. Мать Хорста Весселя рассказала мне всю его жизнь. Словно из романа Достоевского «Идиот»: рабочие, падшая женщина, буржуазная семья, вечные укоры совести, вечная мука. Вот жизнь этого 22-летнего мечтателя… Красные газеты поносят[28] этого чистого юношу как сутенера. Убийца его – вот кто сутенер. Что можно сказать? Собирать силы? Смолоть в порошок? Беседа с фрл. Видеманн по поводу шпионажа. Я думаю, мы это одолеем… Слушал омерзительное радио (негритянство, искусство недочеловеков).

ГИТЛЕР «БОЛЬШЕ НЕ ФЮРЕРСТВУЕТ»

20 января 1930. Госпожа Потемпа дает и дает на газету. К тому же у нее парочка прелестных внучек. Геринг очень ругает Мюнхен. И Гитлера ругает, кое в чем справедливо. Он мало работает. И женщины, женщины! Но зато масса способностей и достоинств…

В предвоенные годы в западной прессе за пределами Германии появлялись высказывания о том, что Гитлер настойчиво появляется в публичных местах в обществе женщин, чтобы противостоять муссировавшимся слухам о его мужской несостоятельности. Акт анатомирования Гитлера зафиксировал имевшуюся патологию*, не дающую основания для этого утверждения, но не безразличную для психоаналитиков. «Будем радоваться тому, что он у нас есть, – продолжает запись Геббельс, – и примиримся с его слабостями». Но на таком самовнушении он не удерживается.

21 января 1930. Надо работать, работать, не терять ни часа. Нам пора прийти. Иначе воспользуются другие.

29 января 1930. Как всегда от Гитлера никакого решения. Терпения на него не напасешься!.. У него нет мужества принять решение. Он больше не фюрерствует.