Книга Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрско-монгольский мир XIII - начала XX века - Роман Почекаев

Кроме того, чтобы придать больший вес своим правам, Мангыты возродили и отдельные тимуридские традиции – в частности, введенный с 1800 г. эмиром Хайдаром процесс интронизации с использованием Кок-Таш («синего трона») Тимуридов, чего не делали сменившие их ханы – Шайбаниды и Аштарханиды [Бейсембиев, 2004а, с. 99; Кюгельген, 2004, с. 87; Маликов, 2012, с. 291, 295; Sela, 2007].

В начале XIX в. произошла смена династии и в Хиве, где в 1804 г. был свергнут хан Абу-л-Гази[75] (по странному совпадению – тезка и современник последнего бухарского хана-Чингисида!), и на трон вступил Ильтурзар, потомственный фактический правитель ханства – инак (градоправитель) города Хивы из династии Кунгратов. Как и Мухаммад-Рахим Мангыт, хорезмский узурпатор не счел нужным заботиться о формальном обосновании своих прав на трон. Единственным его объяснением стала «неспособность» хана-Чингисида к управлению, что и послужило формальным поводом для его смещения, после чего с одобрения хивинской знати кунгратский аристократ был провозглашен новым ханом – снова практически при таких же условиях, что и Мухаммад-Рахим Бухарский [Munis, Agahi, 1999, р. 80]. Как и Тимуриды ранее, основатель новой ханской династии официально объявил об отмене всех налогов, сборов и повинностей, установленных в Хорезме со времен Чингис-хана и не соответствующих нормам шариата [Munis, Agahi, 1999, р. 183–184].[76] Однако, подобно бухарским Мангытам, новые хивинские ханы сохраняли такие чингисидские политико-правовые традиции, как избрание ханов на курултае, административное управление и издание ханами ярлыков – актов высшей юридической силы (см., напр.: [Ниязматов, 2010, с. 101–103]).

Неизвестно, собирался ли Ильтузар в дальнейшем найти законные основания для своей узурпации: он погиб лишь два года спустя после своего воцарения, в 1806 г., утонув при переправе через реку во время очередного военного похода. Интересно, что его брат, Мухаммад-Рахим Кунграт, унаследовав власть от брата, поначалу не решался последовать его примеру и вернул на трон свергнутого Абу-л-Гази-хана, однако в том же 1806 г. сверг его окончательно, созвав курултай и избравшись на нем в ханы [Munis, Agahi, 1999, р. 241, 243].

Впрочем, оба узурпатора (и снова – как Мухаммад-Рахим Мангыт!) постарались найти связующее звено с «золотым родом»: Ильтузар был женат на дочери казахского султана Болекея, являвшегося короткое время хивинским ханом в 1770–1771 гг., а Мухаммад-Рахим после смерти брата также женился на ней (согласно тюрко-монгольским, а не мусульманским обычаям!). В дальнейшем на дочерях казахских Чингисидов женились также сын Мухаммад-Рахима – Алла-Кули-хан и его собственный сын Мухаммад-Амин [Ерофеева, 2007, с. 394]. Однако эти браки, и даже возможная принадлежность к Чингисидам по женской линии, все же не давали Кунгратам формального права на ханский титул. Это осознавали и они сами, и соседние государи. В частности, Российская империя в попытках подчинить Хивинское ханство неоднократно несколько раз пыталась разыграть «чингисидскую карту» в борьбе с узурпаторской династией Кунгратов. Так, во время неудачного «зимнего похода» на Хиву 1839–1840 гг. оренбургский генерал-губернатор В. А. Перовский держал при себе казахского султана-Чингисида Бай-Мухаммада Айчувакова, чтобы возвести его на хивинский трон после завоевания ханства [Терентьев, 1906а, с. 116; Шахов, 1997, с. 90]. В 1841 г. во время переговоров с хивинским ханом Алла-Кули, когда последний в качестве свидетелей привел нескольких казахских султанов, признававших его власть, член российской посольской миссии М. Аитов упрекнул их в том, что их предки не так давно сами правили Хивой, а теперь они позволяют помыкать собой узурпаторам [Залесов, 1862, с. 76–77; Терентьев, 1906а, с. 188]. Бухарские Мангыты, имея такое же отношение к роду Чингисидов, что и хивинские Кунграты, все же не посмели провозгласить себя ханами. Почему же хорезмские узурпаторы пошли на это?

По-видимому, следует принять во внимание несколько обстоятельств. Во-первых, еще со времен Чингис-хана и его ближайших преемников племя кунграт обладало высоким статусом в Монгольской империи и ее улусах как особое «хатунское племя»: еще прежде Чингис-хана его предки брали в жены кунгратских девушек, а сами отдавали им в жены своих дочерей. Это способствовало укреплению кровнородственных связей кунгратов и ханского рода Борджигин и, соответственно, обеспечивало статус и влияние кунгратской знати в различных улусах Монгольской империи [Султанов, 2006, с. 13]. Не исключено, что это обстоятельство могло подвигнуть Кунгратов Хивы притязать на более высокий статус, чем бухарские Мангыты (хотя в хивинской историографии это основание права кунгратов на верховную власть не фигурирует), тем более что именно кунграты (династия Суфи) с середины XIV по начало XVI в. являлись хорезмскими правителями под властью сначала золотоордынских Джучидов, а затем и Тимуридов (см.: [Бартольд, 1965б, с. 548–549]). Второе же обстоятельство – это географическое положение Хивы и всего Хорезмского оазиса: удаленное от других среднеазиатских государств, защищенное пустынями, населенными воинственными туркменскими племенами; это ханство в течение длительного времени сохраняло независимость благодаря именно природным факторам, а не собственному военному могуществу. Рискнем предположить, что Кунграты осмелились принять ханский титул во многом именно в надежде, что труднодоступность Хивы не позволит ни Чингисидам, ни другим правителям Центральной Азии оспаривать их претензии военными мерами, тогда как признание на дипломатическом уровне Кунгратов в рассматриваемый период не слишком интересовало. Наконец, хивинские ханы-Кунграты (как, впрочем, и другие среднеазиатские правители) оказались неплохими политиками и интриганами: разнообразными средствами они сумели добиться признания себя в ханском достоинстве со стороны соседних туркменских племен, «великих держав» (Российской и Британской империй) и даже казахских Чингисидов, которых они время от времени даже сами принимали в свое подданство.

Наиболее интересным представляется пример с Кокандским ханством, которое, в отличие от Хивы и Коканда, до начала XIX в. вообще не имело собственных ханов. Тем не менее представители узбекской династии Минг, управлявшие собственно Кокандом и с начала XVIII в. фактически установившие контроль над всей Ферганой, не только присвоили себе ханский титул, но и даже в большей степени, чем бухарские эмиры, обосновывали свои права на трон как потомки и правопреемники Тимуридов.

Как и в ранее рассмотренных примерах, первый правитель, провозгласивший себя ханом, Алим-хан, не слишком беспокоился о легитимации своей власти: ему было достаточно сильной армии, централизованной власти и покорности других ферганских родов и племен. А вот его брату и преемнику Омар-хану уже потребовались основания для обоснования законности своего правления, поскольку он намеревался управлять не только Ферганой, но и претендовал на владения бухарских и хивинских монархов. Естественно, для этого ему понадобилось представить себя более законным правопреемником прежних монархов, нежели бухарские Мангыты и хивинские Кунграты [Бабаджанов, 2010, с. 109].[77]