Книга В индейских прериях и тылах мятежников. (Воспоминания техасского рейнджера и разведчика) - Джеймс Пайк

Он объяснил нам, что «Рыцари» подразделяются на три категории — солдаты, финансисты и законодатели. Первая работает среди людей — их задача — привлечь как можно больше сторонников, и поскольку цена за привилегию кому-то служить не должна быть слишком высокой, плата за инициацию и зачисление в эту категорию составляет всего один доллар. Чтобы попасть в финансисты — звучит довольно зловеще — потребуется больше денег — начальный взнос составляет пять долларов. Чтобы стать членом третьей категории — законодателем — деньги не нужны — необходимо быть влиятельным. Никто из желающих стать «рыцарем», не мог купить этот статус, а вот влиятельный политик просто сам по себе мог стать им — совершенно бесплатно. Членам первой категории не разрешалось знать о том, чем занимается вторая, а второй — третья, и поскольку каждый давал присягу четко выполнять приказы лишь своего непосредственного начальника — и этот принцип действовал в каждой категории — это был полный деспотизм. Командовали немногие, но подчинялись все остальные.

Я категорически был против этой характерной особенности общества. Мне кое-что нравилось — особенно то, что я мог бы поучаствовать во многих приключениях — но я никак не мог поклясться, что беспрекословно выполню любой приказ, я не хотел быть подчиненным какому-нибудь безответственному человеку, который бы имел право приказать мне совершить нечто незаконное. Если цели общества правомерны, думал я, отчего же такая секретность? И я считаю, что последующие события доказали правоту моих возражений, и в самом деле, спустя несколько месяцев и я убедился в правоте своих сомнений, да и весь мир тоже.

Но капитан оказался хорошим агитатором, способным убедить любого, и, таким образом, почти все рейнджеры стали членами этого общества, а потом он ушел, чтобы заняться просвещением людей других категорий. Обещания свои он рассыпал чрезвычайно щедро — стать рыцарем — это значит сразу обрести вечную славу сразу, и немногие из рейнджеров понимали, что после вступления в общество их судьба будет всецело принадлежать их полевому командиру. «Карьерный рост, — говорил он, — начинается в шеренгах» (старая песня, каждый солдат ее знает), а также о том, что все большие усадьбы Мексики должны быть конфискованы и отданы истинным любителям приключений. Члены общества получат огромные земельные участки, между ними разделят рудники в Соноре, и каждый обладатель одной из шахт сразу же станет Крезом. Прозвучало еще около сотни таких блестящих обещаний, которые в более спокойное время, несомненно, были бы весьма восторженно приняты романтиками и любителями приключений, но в этом случае успех этих посулов объяснялся совершенно другими причинами.

Грабительские набеги мексиканцев у Рио-Гранде случались очень часто, и многие из рейнджеров жаждали возмездия за жестокости вероломных преступников из Тамаулипаса и Нуэво-Леона — они считали, что присоединившись к «Рыцарям», у них теперь появится прекрасная возможность осуществить свою месть — что намного слаще для пионера Западного Техаса, чем все богатства Астора или Вандербильта.

Но очень скоро внимание техасцев переключилось на более важные дела, чем вторжение в Мексику, ведь кроме испанских магнатов у «Рыцарей» имелись и другие враги. Добравшись до Вако, я обнаружил, что город охвачен невероятным волнением. Только что президентом был избран м-р Линкольн, и на каждом углу ораторы призывали «стрелять по южным сердцам», в чем они совершенно преуспели, хотя впоследствии их больше никто не видел.

Повсюду, куда бы я ни пошел, кричали только об «Агрессии Севера» и «Правах Юга». Политики требовали, чтобы штат немедленно отделился, и губернатору пришлось повиноваться. «Отделиться, выйти из Союза!» — раздавалось повсюду. Разорвать всякую связь с Федеральным Союзом, — по закону, или без него, неважно — только отделение. Меня, конечно, сразу же засыпали вопросами о моих личных политических предпочтениях и, предполагая, что свобода слова все еще существует, я отвечал на них совершенно искренне, но на это никто не обращал внимания и мне прямо намекали, что я волен выбирать — либо присоединиться к сецессионистам, либо убраться отсюда. Я, конечно, отказался от измены своим взглядам, и тотчас после этого был заклеймен как тори, линкольнист и аболиционист, но неужели они и вправду верили, что эти эпитеты докажут мне, как я туп и пробудят мой патриотизм? И так продолжалось с того момента, когда я вышел в отставку, в ноябре 1860-го года, и до первой битвы при Булл-Ране, в июле 1861-го года, когда я покинул штат, и это несмотря на то, что львиная доля этого времени была израсходована на защиту домов и семейных очагов моих недоброжелателей от грабительских налетов диких команчей. Вполне возможно, что это действительно и есть благородство — воспользоваться чьей-то помощью, чтобы справиться с таким трудным и опасным делом, а затем очернить того, кто оказал эту помощь, но лично я считаю, это такое поведение никак не вяжется со смыслом и значением этого понятия.

Некоторое время губернатор Хьюстон сопротивлялся разгулу этой распространившейся повсюду дикости, но уж слишком она была сильна, благоразумие растоптано, сила и обман заняли его место, власть принадлежала толпе, а о законе уже никто не думал. Было объявлено о созыве Конвента, и его кандидаты, желающие получить от людей мандат, с «изложением своих позиций» отправились в народ.

В графстве Мак-Леннан, где я проживал, кандидатом от сецессионистов был амбициозный и жуликоватый адвокат по имени Коук, а юнионисты поддерживали Льюиса Мура, старого и уважаемого гражданина — открытого, энергичной и бескорыстного, заинтересованного исключительно в процветании штата и нации. Он активно участвовал в Техасской революции и во всех приграничных войнах, а также в войне модераторов и регуляторов 1836 — 38 годов. Наступил день выборов, и Кокс получил 196 голосов, а Мур — 94 — исключительно из-за низкого уровня явки избирателей, и лишь по той причине, что никто не желал отдавать своего бюллетеня, предварительно не вооружившись револьвером или длинным ножом. Я пошел на выборы без оружия, и хотя вскоре выяснилось, что я тут был один такой, тем не менее, я набрался храбрости и проголосовал. М-р У. Чемберлен принимал бюллетени, а майор Даунинг выступал в качестве судьи, и когда первый заметил, что в моем бюллетене указано имя Льюиса Мура, его лицо потемнело, и он спросил меня, по какому праву я участвую в выборах.

— Вы достаточно долго не проживали на территории штата, сэр, — сказал он.

— Это не так, сэр, — ответил я, но очень тихо и совершенно не в том тоне, в котором он обращался ко мне.

— Но вас нет, вы постоянно гоняетесь за индейцами, — продолжал он. — Почему вы считаете, что имеете право на участие в выборах?

— Потому, — отвечал я, — что здесь я нахожусь на службе.

— Нет, вы не можете голосовать, сэр, — настаивал он.

Я сразу же начал говорить о законе, о том, что я рейнджер и служу людям, и уверен, что имею право голосовать на любых выборах штата, но он прервал меня словами:

— Слова бесполезны, вы не имеете права голосовать.

Затем я вышел из корт-хауса[16], поехал в гостиницу, взял свои великолепные револьверы и немедленно вернулся. Заметив эти мои маневры, за мной последовали несколько приверженцев Союза, плотной толпой заполнив комнату, в которой проводились выборы. Почти все эти люди были старыми и седовласыми ветеранами, всю свою жизнь посвятившие служению государству, неизменно, как тогда, так и сейчас являвшиеся неподкупными патриотами американской земли.