Книга Три дня до небытия - Тим Пауэрс

Тина Яна-Куртиц прикрыла глаза и покачала головой.

– Откуда мне знать? Я и немецкого-то не знаю.

– Schneid mal die Kehle auf, – повторила сидевшая рядом сухопарая женщина, неотрывно глядевшая в окно.

– Это фраза означает «Разрежь ей горло», – перевел Гольц. – Стало быть, непреднамеренно?

– Да. Намеренно я бы не стала вмешиваться в область измерений.

Гольц был почти доволен. Он опустил глаза и сжал кулак перед грудью, там где увидеть его могла только Шарлотта, если бы случайно переключилась на его взгляд.

8

Пока Дафной занимался хирург, Маррити поковылял на улицу – ему давно нужно было покурить. Он был очень доволен собой – он спас жизнь дочери, но радость уже начинала угасать, омраченная беспокойством. А если это повторится? – спрашивал он себя, устало бредя по блестящему коричневому кафелю больничного вестибюля к дверям на фотоэлементе. Что же мне теперь, всегда носить с собой нож и ручку «Бик»? И, оставляя ее с кем-то, проводить инструктаж по трахеотомии?

Он заметил, как прохладно в больничном здании, только когда двери разъехались и он шагнул навстречу сухому, пахнущему шалфеем ветру. Вряд ли я смогу завтра выйти на работу, подумал Фрэнк. Завтра у меня современный роман, вечером надо бы подготовиться. Портфель остался в машине на парковке возле «У Альфредо» – доеду туда на такси, вернусь на машине и скомпоную лекцию тут, в вестибюле.

Стройная темноволосая женщина в темных очках стояла у цветочного горшка слева от двери. Когда Фрэнк выудил пачку «Данхилла» из кармана пиджака, она бросила на землю окурок и примяла его подошвой, после чего вытащила пачку «Данхилла» из черной кожаной сумочки.

– Раз уж они нас все равно убивают, мы можем курить самые лучшие? – сказал он, показывая ей свою пачку.

Она в ответ нахмурилась, спрятала свои сигареты обратно в сумочку и быстро прошла мимо него в вестибюль.

– Молодец, Фрэнк, молодец, – пробормотал себе под нос Маррити, чувствуя, как горит лицо. – Лучший способ сломать лед – напомнить о смерти. Особенно человеку, стоящему у дверей больницы.

А может быть, женщина не говорила по-английски. Он заметил на тротуаре, где она стояла, дюжину таких же растоптанных окурков.

Он зажег сигарету и глубоко затянулся, выдохнул дым и прислонился к деревцу, растущему на гальке. Сразу за металлической оградкой больничной лужайки поблескивали в лучах вечернего солнца автомобили, проезжавшие по 21-й улице, и он позавидовал водителям с их ежедневными заботами. Ей просто нужно очень тщательно прожевывать любую пищу, размышлял он. Каждый глоток делать осторожно, максимально осознанно. Может быть, после всего этого ей и напоминать не придется. Хорошо, что мы сегодня покрасили ее спальню. Хотел бы я знать, что это за проклятый фильм такой и почему мой отец так им интересуется.

И с чего это он оказался сегодня «У Альфредо»? Должно быть, следил за нами. Приятного мало. Лучше, наверно, больше с ним не общаться. Ну, побывал он зачем-то у Эйнштейна в 55-м, ну и черт с ним. Может быть, разгадка найдется в письмах, пока я их еще не продал.

– Извините, – прозвучал за спиной женский голос. Обернувшись, Фрэнк увидел перед собой женщину в солнцезащитных очках.

– Я была очень расстроена, – продолжала Шарлотта Синклер. – Вы говорили о сигаретах. Вы правы, мы вполне можем себе позволить, чтобы нас убивали самые лучшие.

Пока все хорошо, подумала она, осматривая себя глазами Фрэнка Маррити: черные джинсы, свободная бордовая блузка с коротким рукавом и стянутые в хвост темно-каштановые волосы. Заметив, что одна прядь выбилась и свисает на бровь, Шарлотта ее подобрала.

Они одни стояли на затененном пятачке тротуара, продуваемого ветром, и, к сожалению, она не могла видеть лицо Маррити.

– Вообще-то у меня это была последняя, – добавила она с грустной улыбкой.

– Могу предложить свою, – сказал он, протягивая ей пачку.

– Спасибо, – отслеживая его глазами движение своих пальцев, чтобы не промахнуться, она вытащила одну сигарету. – За мной должок.

Узнав из подготовленного для Весперса доклада разведгруппы Дениса Раскасса, что Маррити курит «Данхилл», они отыскали винный магазин, где продавали британские сигареты. Приехав на место, один из сотрудников Весперса сломал и прикурил несколько штук, сразу потушив их, чтобы потом Шарлотта могла разбросать окурки вокруг того места, где стояла.

Маррити перевел взгляд с нее на лужайку, поэтому Шарлотта заговорила:

– Вы кого-то навещали?

И снова увидела себя его глазами.

– Да, дочке зашивают горло. Э… трахеотомия, – помедлив, он повернул к ней бумажник, который держал в левой руке. – Дафна. Ей двенадцать.

Очевидно, он показывал фотографию дочери. Шарлотта сняла очки и опустила взгляд, чтобы со стороны казалось, будто она рассматривает снимок.

– Очень хорошенькая девочка, – сказала Шарлотта.

– Да.

Прежде чем убрать бумажник, Маррити тоже взглянул на фото.

Она похожа на меня в детстве, подумала Шарлотта и отогнала эту мысль подальше.

Маррити помолчал – наверное, он улыбался – и продолжил:

– А вы тоже?.. В смысле, конечно, не к дочке с трахеотомией…

– У меня здесь соседка. Меня к ней не пропустили, но… «Может быть, не меньше служит тот высокой воле, кто стоит и ждет».

– «Когда подумаю, что свет погас в моих глазах среди пути земного…» – подхватил Маррити, цитируя начало стихотворения.

Этого они по дороге сюда не репетировали. Это был сонет Мильтона «О слепоте», который Шарлотта много лет назад попросила кого-то начитать на пленку, а потом выучила наизусть.

– «И что талант, скрывающийся в нас, дарован мне напрасно…» – продолжила она, стараясь, чтобы в голосе не звучала привычная горечь. – В Сан-Бернардино не часто встретишь поклонника Мильтона.

– Это объясняется просто – я преподаю английскую литературу в Рэдлендсе.

– А! А у меня английский был основной специальностью. Я цитирую стихи, как христиане Библию.

А теперь самое время вставить заготовленный отрывок из Хаусмана:

– «И нашу глупость скрыла от друзей и от меня та звездная тьма, что легла на дорогу от моря до моря».

Шарлотта решила, что цитата здесь к месту, тем более, что Маррити, по словам Раскасса, подчеркнул эти строки в своем сборнике.

– Хаусман! – услышала Шарлотта его возглас. – Мой любимый! Меня зовут Фрэнк Маррити. А вы?..

– Либра Носамало Моррисон, – она протянула ему правую руку. – Родители были католиками и отличались странным чувством юмора.

– Libera nos a malo, избавь нас от зла, – она увидела, как он протягивает ей руку. – Ну, такое не забывается.