Книга Американская ржавчина - Филипп Майер

Но Поу не отступил. Потому как его-то пыл не угас. Потому что он победил и не собирался сдаваться. И вот он стоял там, и никто не знал, что делать, ни он, ни донорский бугай, а потом Винсент Льюис сунул Поу биту, детскую, легкую и короткую, отличное оружие. Картинка из гладиаторских боев: короткий меч против дубины. Ни тот ни другой не хотели драки, все вышло из-за зрителей. Чем старше становишься, тем серьезнее неприятности. Границы, мать твою, раздвигаются. Сначала парнишка из Доноры, теперь вот Швед. Дела все хуже. Что-то дальше будет. И ведь оба раза ясно было, к чему идет, но он, идиот, не притормозил. А дальше что, кто-то из близких, мать или Ли, вообще немыслимо.

Про того, из Доноры, Поу потом расспрашивал, но, говорят, он так и не пришел в норму. Не мог даже кассиром работать, цифры не запоминал, считать разучился, после того как Поу врезал ему битой по башке. Поу ударил, и малый рухнул на землю, а потом, что на него нашло, он еще раз врезал донорцу прямо по голове. Потому что тот так и не выпустил из рук свой штык. Вот за это Поу потом и шили “умышленное нанесение тяжких телесных” – за второй удар, они хотели преподать ему урок. Да бесполезно, так до него и не дошло. Урок не впрок.

Вечно он норовил проверить, а что еще сойдет с рук, – и поэтому человек погиб. Как будто игра такая – посмотреть, как далеко можешь зайти. Это у него в крови, но почему он, блядь, даже не пытался что-то изменить? Хирам Поу, его дед, самый знаменитый браконьер в Долине, застрелился, и никто не знает почему, потому что он был сумасшедший старый козел, как сказал папаша. Не переживай, ты не в него пошел, вот как папаша сказал, но Поу и не переживал. Ему и в голову не приходило, что он в чем-то похож на трехнутого Дедулю. А вот теперь задумался. Когда жизнь покатилась под откос.

У папаши был талант пускать дела на самотек, он работал на буксире, а потом его выперли, потому что как-то раз он плохо закрепил швартовы, а поднялась волна, и чертову баржу, здоровенную, груженную углем, сорвало и понесло вниз по течению, едва беды не случилось. Но этот старый ловкий ублюдок, ловкач Верджил, умудрился и тут выкрутиться, спину ему там зажало или еще чего, но он сумел выхлопотать себе какую-то инвалидность и заявил, что у него по жизни проблемы со спиной, хотя на деле здоров как бык. Работу он все равно потерял, но зато получает теперь пенсию. Вечно крутится неподалеку, заявляется в город, чтоб подцепить очередную юбку, все больше девок помоложе находит, но иногда заглядывает перепихнуться и с матерью. Поу совсем не нравится про это думать, представлять собственную мать в такой роли, но что поделаешь, когда живешь в трейлере, трудно прикидываться, что ничего не слышишь и не понимаешь. Верджил время от времени подрабатывал по мелочи, но все больше сидел по кабакам с книжкой в руках, так что юные соплюшки думали, будто он великий философ, бунтовщик, а по правде-то он просто ленивый ублюдок, которому на всех насрать. Он и книжку-то, поди, вверх ногами держит. Против таких, как Ли или Айзек, он полный болван, пустое место.

Поу огляделся – на улице уже стемнело. Для тюремной камеры его конура довольно просторна, футов десять на двадцать примерно, но только пол мокрый. И теперь, когда снаружи тьма, внутри стало еще мрачнее, лампочки из коридора явно не хватает – не почитать, глаза поломаешь. И все равно читать нечего. Он пытался занять чем-нибудь мозги, чтоб не помереть со скуки, но мысли крутились по кругу. Так, поди, и рехнулся старый Хирам – думать особо не о чем, мозги застывают, слышишь только свое дыхание, понимаешь, что все это временно, все проходит, и чего тогда тянуть.

Хирам получил чего хотел, и Поу не огорчен, что дед Хирам помер. Когда Поу было семь лет, они как-то с отцом и старым Хирамом сидели в засаде на оленя, и Поу задремал, а когда проснулся, увидел оленя прямо перед носом и громко сказал глядите, олени, и спугнул, конечно, всех, даже громадного самца с ветвистыми рогами, и Хирам промазал. Потом он слышал, как отец уговаривал не сходи с ума, ты чего? Он же еще ребенок. Но Хирам все равно бесился – злился на маленького пацана, который в первый раз в жизни попал на охоту. Верджил здорово поколачивал Поу, но однажды, когда отца рядом не было, Хирам тоже ему надавал. Ну тут уж не вина Хирама или Верджила, это в крови, виной всему какой-то их далекий предок. А может, сам Господь.

Поу поднялся, подошел к двери и принялся молотить в нее, пока кулаки не заболели, прекрасно понимая, что никто не придет. Потом ему надоело и он уставился в окно, там двигались какие-то тени, но не разберешь – то ли птица, то ли машина, а может, и человек прошел. А сам он никуда не собирается и вообще нигде не был. Про колледж – это так, шутка, если что у него в жизни не задалось, никогда не получалось толком, так это книжки читать. Руки-то у него на месте: жиклер поменять, оленя освежевать – это запросто, но вот запри его в комнате, где только столы-стулья да книжки, – и все, ему конец. Никак не может взять в толк, что главное, а что не очень, что надо выучить, а на что и внимания обращать не стоит. И вечно у него так, лезет в башку всякая чушь, запоминается чего не надо.

Вот разве когда он играл и побеждал, буквально прыгал выше головы, тогда что-то происходило внутри, будто информация какая сама просачивалась в мозг, он словно парил над всеми и знал в тот миг о людях больше, чем они сами о себе, он точно знал, в какое место на поле опустятся их ноги, чувствовал, когда и где появится просвет в толпе игроков, куда и как полетит мяч. Будто видел будущее. Ну как описать такое? Представьте фильм, где ты двигаешься нормально, а все остальные – в замедленной съемке, иначе не скажешь. Таким он себе нравился – когда он, по сути, не был собой. Когда им управляла та часть сознания, которую он не понимал.

Да, он в полной заднице, факт. Как доходило до дела, до серьезных вещей, когда надо было принимать важное решение, – он или с катушек съезжал, или тупо застывал. Или взбеленится, или замрет как покойник, ему, понимаешь, надо все обдумать, медленно, со всех сторон рассмотреть. Так и получилось с колледжем, с Колгейтом, ему чуть-чуть времени дали на размышления, а потом со всех сторон начали наседать – давай, мол, давай, жми вперед, парень. И он протупил – два года прошло, а он все прикидывает. А свалил бы отсюда сразу, и ничего бы этого не случилось – и пацан из Доноры мозги бы сохранил, и Швед остался жив. Просто физически ничего бы такого не могло случиться, если б он тогда просто взял и свалил в Колгейт. Ошибку он совершил, ага. Вот только от судьбы не уйдешь. Есть люди, которые погибают, как герои, да только он не из таких. И всегда это знал.

4. Харрис

Для Билли Поу он выбрал самую стремную камеру и решил оставить там парня до утра, чтобы дошло, какое будущее его ожидает. Пускай поваляется на нарах и подумает. В офисе окружного прокурора большой шорох, непонятно, что именно происходит, но Харрис подозревал, что Билли Поу это грозит серьезными неприятностями. Он запер дверь кабинета и пошел попрощаться с дежурным. Сегодня дежурил Стив Хо.

– Опять ты?

– Миллер вызвал.

Харрис напомнил себе при случае проверить, сколько раз Рон Миллер просил подежурить вместо себя.