Книга В разреженном воздухе - Джон Кракауэр

Если во время нашей первой акклиматизационной вылазки мы пробыли в первом лагере меньше часа и сразу вернулись в базовый лагерь, то на этот раз Роб запланировал две ночевки в первом лагере — во вторник и среду — и три во втором, после чего нам предстояло начать движение вниз.

В 9:00 утра, когда я добрался до месторасположения первого лагеря, Энг Дордж[33], наш сирдар[34] среди шерпов-альпинистов, расчищал площадку под палатки на жестком снежном склоне.

В свои двадцать девять лет он был стройным мужчиной с изящными чертами лица, робким, угрюмым характером и с поражающей физической силой. В ожидании прибытия товарищей по команде я подобрал свободную лопату и начал копать, помогая ему. Через минуту я выбился из сил и сел передохнуть, вызвав тем самым смех шерпа. «Тебе нехорошо, Джон? — насмехался он. — Это только первый лагерь, шесть тысяч метров. Воздух здесь еще очень плотный».

Энг Дордж был выходцем из Пангбоче, представлявшем собой нагромождение каменных домов и террас с картофельными полями, лепившимися на прочном склоне горы на высоте 3960 метров. Его отец был уважаемым шерпом-альпинистом, который с малых лет обучал сына основам альпинизма, так что мальчик приобрел ценную квалификацию. Когда Энг Дордж был подростком, его отец ослеп от катаракты, и Энг Дордж ушел из школы, чтобы зарабатывать деньги для своей семьи.

В 1984 году, работая помощником повара в группе западных туристов, он привлек внимание канадской пары, Марион Бойд и Грэма Нельсона. Впоследствии Бойд рассказывала: «Я скучала по своим детям, и по мере того, как узнавала Энга Дорджа, он начинал все больше напоминать мне моего старшего сына. Энг Дордж был сообразительным, любознательным и чрезвычайно добросовестным. Он тащил тяжелый груз, и каждый день на большой высоте у него начиналось носовое кровотечение. Он меня заинтересовал».

С одобрения матери Энга Дорджа Бойд и Нельсон начали помогать юному шерпу деньгами, так что он смог вернуться в школу.

«Я никогда не забуду его вступительного экзамена (он поступал в региональную начальную школу в Кхумджунге, построенную сэром Эдмундом Хиллари). Энг был очень маленького роста, еще не созревший мальчик. Нас впихнули в тесную комнатку вместе с директором школы и четырьмя учителями. Энг Дордж с трясущимися коленками стоял посреди комнаты и пытался воскресить в памяти нехитрый запас поверхностных знаний, необходимых для этого устного экзамена. Мы все обливались потом… но его приняли с условием, что он будет сидеть с маленькими детьми в первом классе».

Энг Дордж стал способным учеником и получил образование, эквивалентное восьми классам, после чего ушел из школы и вернулся в индустрию туризма и альпинизма. Бойд и Нельсон, которые возвращались в регион Кхумбу несколько раз, были свидетелями его взросления. «Получив доступ к хорошей еде, которого раньше не имел, он вырос высоким и сильным, — рассказывала Бойд. — Он с большим волнением рассказывал нам о том, как учился плавать в бассейне в Катманду. В возрасте двадцати пяти лет, или около того, он научился ездить на велосипеде и увлекся творчеством Мадонны. Мы поняли, что он действительно вырос, когда подарил нам свой первый подарок — тщательно выбранный им тибетский ковер. Он хотел не только брать, но и давать».

Когда слава об Энге Дордже как сильном и находчивом альпинисте, распространилась среди западных покорителей вершин, он был повышен до роли сирдара и в 1992 году работал с Робом Холлом на Эвересте; к началу экспедиции Холла 1996 года Энг Дордж уже трижды побывал на вершине. С уважением и нескрываемой симпатией Холл называл его «мой главный помощник» и упоминал несколько раз, что считает роль Энга Дорджа решающей для успеха нашей экспедиции.

Солнце ярко светило, когда последний из моих товарищей притащился в первый лагерь, но к обеду с юга ветром пригнало пену перистых облаков; к трем часам над ледником нависли густые тучи и снег с яростным шумом валил на палатки. Непогода бушевала всю ночь; к утру, когда я выполз из укрытия, которое делил с Дугом, снежный покров достиг более 30 сантиметров. Множество лавин с грохотом пронеслось вниз с крутой стены над нами, но наш лагерь был в безопасном отдалении от них.

В четверг 18 апреля, на рассвете, когда небо прояснилось, мы собрали наши пожитки и отправились во второй лагерь, расположенный в четырех милях от первого и на 520 метров выше. Маршрут привел нас к основанию Западного цирка — высочайшего на земле каньона, представляющего собой ущелье в форме седла, выдолбленного в сердце массива Эвереста ледником Кхумбу. 7861-метровая громада Наптцзэ образовывала правую стену Западного цирка, массив Юго-западной стены Эвереста формировал левую стену, и обширные промерзшие склоны Лхоцзе напирали сверху, образуя переднюю стену.

Когда мы покидали первый лагерь, температура была очень низкой, и мои руки превратились в одеревеневшие клешни, но с первыми лучами солнца, проникшими на ледник, ледяные отражающие стены цирка собрали и усилили лучистое тепло, подобно громадной солнечной печи. Мне вдруг стало жарко, и я боялся повторения приступа сильнейшей головной боли, как тот, что случился у меня в базовом лагере, поэтому я разделся до нижнего белья и запихнул пригоршню снега себе под бейсбольную шапку. Следующие три часа я упорно и в ровном темпе поднимался вверх по леднику, останавливаясь только для того, чтобы попить воды из бутылки и пополнить запасы снега в шапке, по мере того как он таял на моих волосах.

На высоте 6400 метров, одурев от жары, я подошел к большому, завернутому в голубое пластиковое покрытие предмету, лежавшему рядом с тропой. Расплавленному от жары серому веществу моего мозга потребовалась минута или две для того, чтобы сообразить, что предмет был человеческим телом. Я в ужасе таращился на него несколько минут. Следующей ночью, когда я спросил об этом Роба, он сказал, что не уверен, но скорее всего, это труп шерпа, погибшего три года назад.

Расположенный на высоте 6500 метров, второй лагерь состоял приблизительно из 120 палаток, рассыпанных среди голых камней боковой морены ледника, вдоль его края. Высота здесь проявляла себя как коварная сила, действовавшая таким образом, что я чувствовал себя как с похмелья после хорошей попойки. Слишком несчастный для того, чтобы есть или даже читать, два следующих дня я в основном лежал в палатке, охватив руками голову и стараясь как можно меньше напрягаться. В субботу почувствовав себя чуть лучше, я поднялся на триста метров над лагерем, чтобы немного потренироваться и ускорить акклиматизацию; там, наверху цирка, в пятидесяти ярдах от главной тропы я наткнулся на другое тело в снегу, а точнее сказать — нижнюю половину тела. По типу одежды и кожаным ботинкам можно было предположить, что жертва была европейцем и что труп пролежал на горе по меньшей мере десять-пятнадцать лет.