Книга Призрак музыканта - Сабахатдин-Бора Этергюн

Так Лазар сделался зятем богатого и знатного человека, мужем красавицы и наследником престола. Чего еще желать?

Говорят, пока не скончался Стефан, Лазар только считался мужем Милицы, но на самом деле им не был. Впрочем, Стефан умер спустя недолгое время после того, как объявил Лазара своим наследником и женил его. Разумеется, сразу пошел слух, что Стефан был отравлен Лазаром, которому поскорее хотелось занять престол, да и стать настоящим мужем своей красавицы-жены. И тут Лазар показал себя. Нескольких сплетников он посадил на кол, злые языки смолкли.

Милица, супруга Лазара, воспитывалась в строгости, отец и братья берегли ее. Сначала она горько плакала, не хотела идти за Лазара, но ее согласия, конечно, никто не стал спрашивать. Постепенно она привыкла к своему мужу, он был не хуже других людей, которых она знала; например, ее братьев, да и его красота и мужская сила пришлись ей по нраву. Я ее видел всего несколько раз. Это была уже пожилая женщина со следами былой красоты, все еще стройная, несмотря на многочисленное потомство. Она редко выходила к гостям, предпочитая проводить время в своих покоях.

Лазар порою бывал злым, жестоким, необузданным, но этого мало для того, чтобы быть правителем. Он не умел обдумывать свои действия, легко поддавался чужому влиянию, любил лесть. Его супруга была гораздо умнее его и часто подавала ему разумные советы. Но по обычаю этой страны он презирал женщин и не желал прислушиваться к словам жены. В тех же случаях, когда он все-таки это делал, получалось совсем недурно. Мне рассказывали, как однажды царица пришла на пир вместе со своими придворными дамами и стала уговаривать Лазара не тратить столько денег на вино, вспомнить Стефана, как по приказанию последнего воздвигались и украшались церкви и крепости. Именно тогда Лазар отдал приказ о воздвижении Раваницы — монастырской крепости. Это, кажется, было единственное, что он построил за все время своего правления.

При Лазаре местные князья и воеводы снова принялись отстаивать свою независимость в бесконечных стычках друг с другом. Он оставался на престоле, кажется, лишь потому что все время шел на уступки, во многом власть его была чисто номинальной.

Лазар был отцом большой семьи. Сына его звали Стефаном. Позднее Стефан стал вассалом султана Баязида. Дочери Лазара были замужем за различными воеводами и князьями. Одну из дочерей он выдал замуж за царя Иоаннеса Болгарского, надеясь, что болгарский царь станет его союзником. Но этого не произошло. И болгарский царь Иоаннес Шишман, зять Лазара, и его брат Иоаннес Сырцемир, оба признали свою вассальную зависимость от султана. А Иоаннес Шишман даже отдал в жены Мураду свою сестру Тамар. Когда же Лазар призвал этого своего зятя привести войска и принять участие в битве на Косовом поле (о которой я еще буду говорить), Шишман войска не привел. Два зятя Лазара постоянно жили при дворе, звали их Вук Бранкович и Милош Обилич. Они отлучались из столицы лишь для того, чтобы время от времени объезжать подвластные земли.

Мы приехали в столицу поздно вечером. Вук Бранкович сопровождал нас. Наш обоз ехал следом.

Город производил впечатление разбойничьего притона. Пьяные выкрики, драки, всадники с факелами. Ворота многих домов были широко распахнуты, несмотря на поздний час.

Мы попали в тот редкий день, когда во дворце не было пира. Эвреноз Гази, несколько его ближних людей и я, ждали Лазара в покое, стены которого были украшены коврами грубой местной работы, совсем не похожими на персидские или арабские. Я немного волновался, готовясь к своей роли переводчика.

Лазар вышел к нам быстрым шагом. На нем была длинная холщовая рубаха, поверх которой он небрежно накинул что-то вроде алого суконного кафтана. Ноги его, обутые в мягкие сапоги, ступали легко. Ему было уже лет шестьдесят, он явно был сильно пьян, волосы всклокочены, лицо избороздили глубокие резкие морщины. Но глаза его смотрели с определенным очарованием, а все еще видимая природная стройность, изящный овал лица, нежная впадинка на подбородке, маленьком и округлом, все это напоминало о его прошлом царского любовника и красавца. Бороду он брил, длинные лохматые усы свисали книзу. Странно, но я нашел в нем нечто общее с Хасаном, моим братом. Я бы и сам затруднился определить, что у них было общего, но несомненно они в чем-то относились к одной человеческой разновидности.

Эвреноз Гази сделал шаг навстречу Лазару и произнес приветствие. Лазар хмурился. Когда глава нашего посольства кончил говорить, я передал его слова на сербском языке. Это произвело неожиданное впечатление. Лазар резко обернулся ко мне. Дернул себя за ус. Подошел, положил мне ладонь на плечо, заглянул испытующим взглядом мне в лицо. Затем вдруг поцеловал меня в щеку, дыша перегаром, и заговорил бессвязно:

— Парень! Ты по-нашему знаешь. Ты не думай! Я ваших ненавижу, но кого люблю, того уж люблю! Ты молодец! Не храбрец, нет, — Лазар помотал головой, — не храбрец, но молодец! — тут Лазар обернулся к Вуку Бранковичу: — Накорми их! Завтра будем говорить! — и он, чуть пошатываясь, вышел.

Эвреноз Гази и остальные едва сдерживали смех. Даже зять Лазара Вук улыбнулся. Затем он повел нас в отведенные нам комнаты. Эвреноз Гази сделал распоряжения о наших воинах и повозках. После, обдумывая слова Лазара, я нашел, что они вовсе не были такими уж глупыми и бессвязными. И оценил он меня весьма своеобразно. В чем-то и меня можно счесть молодцом, а вот храбрецом я действительно никогда не был. И часто я вспоминал стихи древнего поэта эллинов, Архилоха, который потерял щит на поле боя, потому что бежал, зато остался жив и продолжал творить стихи. Многие не понимали меня, а этот пьяный дикарь Лазар понял, едва услышав и увидев. Должно быть, что-то в нем такое было!

На следующий день Лазар принял нас уже официально. В приемной зале находились две его дочери, супруги Вука Бранковича и Милоша Обилича. Обе были одеты с поистине варварской пышностью. Невольно я вспомнил старую легенду о госпоже Зейнаб-Зенобии, о том, как она вышла к разбойнику Маркосу в нарядной своей одежде.

Не стану останавливаться подробно на всех многочисленных словах, произнесенных князем Лазаром и Эвренозом Гази, представителем султана Мурада. Я переводил. Эвреноз Гази вежливо напоминал Лазару о его обещаниях, о скрепленных печатями договорах. Лазар заверял, что непременно все свои обещания выполнит, все условия договоров, заключенных им с султаном, будет соблюдать.

— Зачем же мне дразнить льва! — уверял Лазар.

— Как прекрасно, что вы это понимаете! — почтительно отвечал Эвреноз Гази.

Но и он, и Лазар, и все остальные отлично понимали, что никакого мирного сосуществования уже не будет, все договоры — бумажный хлам, все обещания — пустые слова. И все в итоге будет решаться на поле битвы, силой оружия!

Лазар то и дело улыбался мне. Я было встревожился, не имеет ли он дурных намерений по отношению ко мне. Но почувствовал, что он вовсе не собирается соблазнять меня. Должно быть, ему просто нравилось, что я так хорошо говорю на его родном языке. Моя невоинственность тоже, кажется, оказывала на него умилительное действие; возможно, он вспоминал себя, невоинственного, хрупкого юношу, опуская в этих воспоминаниях все порочное и грязное, и вспоминая с горечью лишь свою ребяческую беззащитность и одиночество.