Книга На вахте и на гауптвахте. Русский матрос от Петра Великого до Николая Второго - Николай Манвелов

29 марта «тигр в аксельбантах»[97] возвращается к продовольственной проблеме на «Апраксине». Новый приказ гласит;

«Сегодня обед команды состоял из вонючих сальных помоев. Это значит, что дежурный офицер не присмотрел за приведением в надлежащую чистоту котла и за тем, чтобы сама провизия была тщательно отмыта от продуктов разложения и грязи, ее покрывающей. Прошу колшндира броненосца учредить надзор за исполнением этим офицером служебных обязанностей».

Другие адмиралы шли еще дальше. Например, вице-адмирал Степан Макаров (1848–1904) известен не только как флотоводец, но и как автор крайне любопытного приказа, изданного 1 мая 1901 года. Назывался он «Об улучшенном способе варки щей». Среди положений данного документа есть и такое:

«Секрет приготовления хороших щей заключается в том, чтобы отбить у жира сальный вкус, что достигается поджариванием его с луком и, кроме того, жир этот ввести в овощи и муку, для чего приготовляется известным способом заправка. Кости следует вываривать в течение суток, и бульон от них вливать в щи на следующий день».

Прочитав эти слова, хочется и самому попробовать приготовить и проверить. Не правда ли?

Для претворения этого приказа в жизнь Главный командир Кронштадтского порта (в этой должности тогда находился вице-адмирал Макаров) даже вытребовал из Черноморского флота опытного кока. А для проверки качества питания приказал регулярно взвешивать каждою матроса — дабы выяснить, прибавляют ли нижние чины в весе или нет.

Разительно отличалось питание нижних чинов на судах подводного плавания. Например, подводники Сибирской флотилии (современный Тихоокеанский флот) на завтрак получали чай с молоком и булкой (так именовали небольшие батоны белого хлеба). Обед состоял из супа либо щей, а также мясного второго блюда, которое могли заменить и сладким блюдом. На ужин подавали второе обеденное блюдо. В случае если таковым было сладкое, готовилось специальное мясное блюдо.

Уходя в дальнее плавание, моряки делали запасы различных видов продовольствия. На палубах делались загородки и клетки для «живых консервов» — скота и птицы, для которых завозили сено и корм. Впрочем, главное в этой ситуации было не попасть в шторм — палубная живность во время бури обычно быстро дохла от нервного потрясения. Бывало и хуже — вырвавшийся бык мог наделать немало бед. В связи с этим при каждой угрозе шторма корабельные плотники и боцманская команда тщательнейшим образом проверяли крепость клеток и прочность канатов.

К «настоящим» консервам на кораблях отношение было двойственное. Чаще всего офицеры и матросы относились к ним с опаской, причем «их благородия» обычно величали данный вид провизии не иначе как «мощами покойного бригадира, геройски павшего от почечуйной болезни». Почечуем, напомним, в те времена часто назвали геморрой.

Другим популярным названием было «корнет-биф» (то есть «говядина из корнета»). Оригинальное название данного блюда звучало как «корн-биф»[98] …

Помимо продовольствия в плавании следовало всегда помнить о бережном расходовании пресной воды. Так, до появления опреснителей в дальних переходах происходило постепенное сокращение питьевой порции — вплоть до одной кружки в день. За сверхнормативное расходование сурово наказывали.

Впрочем, на рубеже XIX и XX веков уже практически все боевые первого и второго ранга корабли располагали опреснителями — например, на бронепалубном крейсере первого ранга «Аврора» было установлено два опреснителя системы Роберта Круга[99], способные дать кораблю до 60 тонн пресной воды в сутки. Естественно, дать гарантию их бесперебойной работы не мог никто. Поэтому чай с солоноватой водой не был чем-то из ряда вон выходящим.

Но даже полностью исправный опреснитель давал не слишком хорошую воду. Очень часто она была слегка ржавого цвета и имела ярко выраженный «машинный» привкус (некоторые даже находили, что вода отдает нафталином). Впрочем, на это обычно не обращали внимания.

Особую проблему в дальнем плавании представляло снабжение корабля и его команды свежей пресной водой. Особенно, если пополнить цистерны надо было вдали от крупных портов.

Чаще всего ее брали в не очень заиленных реках, для чего тщательно вычищали корабельные шлюпки, которые потом заполняли живительной влагой по самые борта изнутри. После этого команда раздевалась, привязывала обмундирование к надводным частям плавсредства и вела шлюпки к кораблю. Команда шлюпки — во главе с офицером — при этом голая сидела на веслах и на руле. Изредка бралась и вторая шлюпка, которая буксировала «танкер».

Иногда удавалось добыть воду в береговых колодцах, которые в этом случае вычерпывались буквально до дна (или, как говорили в те времена, «до лягушек»). Чтобы получить возможность добыть свежую колодезную воду, обычно шли на «военно-морскую хитрость». Из числа офицеров выбирался наиболее неиспорченный и благовоспитанный мичман, который ехал делать предложение девице из семьи, располагавшей криницей.

Затем, как бы невзначай, заводился разговор о воде. Отказать будущему родственнику было невозможно, и корабль наливался водой до самых горловин цистерн. А на утро становилось известно, что судно должно срочно выйти в море…

К концу XIX века ситуация изменилась — появились специальные суда-водолеи. Это были небольшие танкера, которые перевозили не нефть и нефтепродукты, а питьевую воду. Первые такие суда для Балтийского флота были построены в начале 1880-х годов.

Прием пресной воды превращался в целое событие. На бронепалубный крейсер второго ранга «Изумруд» принимают живительную влагу со вспомогательного крейсера «Днепр». Рассказывает доктор Кравченко:

«У нас опять горе: нет пресной воды. Уже два котла за недостатком ее выведены. Мы на середине Красного моря. Вторые сутки сигналим, умоляем “Олега” сжалиться и дать нам воды. Куда она исчезает — неизвестно. Запаса должно хватать на шесть дней, а мы вот уже на третьи сутки караул кричим. Старший механик[100] ходит мрачнее тучи. Наконец над нами сжалились и устроили остановку в море; стоим, конечно, не на якоре — глубина здесь ни много ни мало — 400 сажень[101].

Мы подошли к “Днепру”, спустили “шестерку”[102], приняли с “Днепра” шланг, несколько раз обрывали его, наконец, завели и теперь сосём, жадно сосём пресную воду сквозь узенькое горлышко шланга. Нам надо 180 тонн, а принимаем мы в час всего пятнадцать. А с “Олега”[103] то и дело семафорят: “Скоро ли, да скоро ли?”…