Книга Стратегия Византийской империи - Эдвард Николае Люттвак

В руководствах по военному делу проводились эти различия и объяснялась их необходимость. Рекогносцировочные патрули, состоявшие из подразделений лёгкой конницы – прокурсаторы, «бегущие впереди», как их чаще всего называли – были слишком велики для настоящей разведки на местности, для наблюдения за врагом как он есть, потому что они могли спровоцировать либо ответное усиление врага, либо его благоразумное отступление. Военные разведчики, вступающие в бой с врагом, едва ли добьются успеха, будучи легко вооружены и малочисленны, и тогда они не исполнят своей задачи: произвести наблюдения и доложить о них. Разведчики, скрывающиеся от глаз противника, не могут стать полезными шпионами и в том случае, если они просто выйдут из леса или спустятся с гор в ближайший город: ведь они обучены как воины, а не как тайные агенты, а тех, как также отмечается в руководствах по военному делу, отбирали, готовили и использовали совершенно иначе.

Сбор разведывательных данных в более широком смысле, с целью понять образ мышления других народов и их предводителей, а не только их ближайшие намерения, примерно оценить их военную силу, включая её снабжение, а не только те силы, что находятся в поле или ещё где-то, – вот о чём так пеклись византийцы. Наши сведения об Аттиле почерпнуты по большей части из подробного рассказа Приска Панийского, которого пригласили присоединиться к византийскому посольству – несомненно, для того, чтобы потом он доложил в Византии о гуннах (так делали уже в древности, когда Тацит писал свою «Германию»). Но, кроме таких исследований народов и стран (какова бы ни была их цель), итоги которых излагались в литературной форме, был и систематический шпионаж. По самой своей природе шпионаж документируется скудно, так что обвинение в шпионаже плохо соотносится с его эффективностью, в чём я имел возможность убедиться лично. Однако известна знаменитая жалоба Прокопия, из которой видно, как действовал византийский шпионаж в его дни, покуда не был предположительно приведён в полный упадок скупостью Юстиниана:

А с разведчиками дело обстояло так. Издревле за счет казны содержались многие люди, которые отправлялись в пределы врагов, проникали в царство персов под видом торговцев или под каким-либо иным предлогом и, тщательно всё разведав, по возвращении в землю римлян могли известить начальствующих лиц о вражеских секретах. Те же, заранее предупрежденные, были настороже, и ничто не становилось для них неожиданностью[122].

Затем историк обвиняет Юстиниана в разрушении системы: он, дескать, «не потратил на них ничего». Согласно Прокопию, это привело к множеству ошибок, включая потерю Лазики (западная часть нынешней Грузии), причём «римляне так и не смогли разузнать, в какой части земли находится царь персов со своим войском».

Тайные операции – прямое продолжение шпионажа, и они занимали вполне естественное место в византийском стиле ведения войны, отчасти как экономичный способ снизить потери в сражениях и «износ» живой силы, а то и вовсе избежать их. Обычно цель этих операций состояла в том, чтобы ослабить врага, переманив его на свою сторону, то есть заставить его сменить объект своей лояльности. Как мы увидим подробнее, боевым командирам предписывалось наладить связи с кем-либо в рядах врага и слать подарки и посулы вождям иноплеменных союзников или вспомогательных сил во вражеском лагере, а то и самим вражеским офицерам, если они обладали известной автономией, как, например, командиры гарнизонов пограничных крепостей. Вне поля битвы предпринимались постоянные усилия к тому, чтобы завербовать и вознаградить мелких царьков, чиновников, вождей покорённых племён, дабы они служили империи, а не своим владыкам, по любым причинам: от личной обиды, ревности или жадности до пылкой преданности христианской вере истинно православной Церкви.

Перед вождями врага, переманенными на сторону империи, могли ставиться разные задачи: расстраивать замыслы войны против империи, превозносить заслуги войны на стороне империи или просто доказывать выгоды дружбы с империей; всё это можно было рассматривать как мудрые приёмы государственного управления. Переманить врага на свою сторону было труднее, когда конфликт между верностью своему вождю и верностью империи нельзя было скрыть, когда такой поступок был несомненным предательством.

В одном наиболее драматическом случае, несколько подробнее рассмотренном ниже, Шахрвараз («Вепрь державы»), весьма успешный командующий сасанидской армией, дошедшей вплоть до противоположного Константинополю берега в 626 г., официально и открыто вошёл в контакт с византийцами во время сорвавшихся переговоров о месте сражения и, несомненно, продолжал поддерживать контакты с ними впоследствии, прибегая к тайным средствам, а затем в обстоятельствах, ставших для персов чрезвычайно неблагоприятными, сверг тогдашнего шаха, чтобы заключить мир с империей.

Это была вербовка на стратегическом уровне, ставшая возможной благодаря сочетанию официальных и частных переговоров, проведённых искусно и тактично (чему есть некоторые свидетельства), а прежде всего благодаря победам на поле битвы, изменившим баланс военных сил, – однако она оказалась весьма полезна для того, чтобы избежать дальнейших сражений. Очень маловероятно, что Шахрвараза переманили путём простого подкупа: не похоже, что успешный военачальник, недавно завоевавший богатейшие торговые города империи, нуждался в золоте, которого тогдашнему византийскому императору Ираклию (610–641 гг.) в любом случае остро недоставало: ему пришлось конфисковать и расплавить церковные блюда и сосуды, чтобы заплатить своим воинам. Даже в обращении с людьми далеко не столь высокопоставленными византийский метод, как мы увидим, заключался в том, чтобы выдать подкуп за лесть и представить его как добровольный подарок, вызванный имперской благосклонностью; в силу всего этого вербуемому было много легче принять плату и действовать соответственно.

Но в одном знаменитом случае подольститься или притвориться было крайне сложно: от вербуемого хотели не благоприятного для империи мнения на вражеском военном совете, что вообще могло не быть воспринято как предательство, а убийства его правителя, Аттилы, возможностью близкого доступа к которому располагал вербуемый.

Об этом эпизоде рассказывает Приск Панийский, обычно достойный доверия свидетель, хотя в данном случае настроенный крайне враждебно по отношению к главному действующему лицу – Хрисафию. В разных источниках его чин называется по-разному: кувикуларий (спальничий, постельничий) или спафарий (церемониальный меченосец), но независимо от чина он был всемогущ как особый фаворит Феодосия II (408–450 гг.). Хотя в наших источниках его обычно очерняют как низкорожденного евнуха (по имени Цума) и бессовестного неверующего вымогателя, в конфликт с которым вступил патриарх и будущий святой Флавиан[123], Хрисафий по крайней мере занимает далеко не последнее место в ряду стратегов и не хуже любого другого может притязать на честь изобретения новой византийской стратегии, в которой прямое использование военной силы для разгрома врага стало уже не первым инструментом государственной политики, а последним. Приск, по большей части называвший Хрисафия просто «евнухом», бранил его за унизительную для мужчины политику откупа от Аттилы, закрывая глаза на её низкую стоимость и высокую эффективность.