Книга Ювелир с улицы Капуцинов - Ростислав Самбук

Но сейчас я не думаю ни про Германию, ни про черта-дьявола. Возможно, в тот вечер у меня было скверное настроение из-за того, что Герман случайно задел больную струнку Роберта. Он заговорил с ним о живописи, и тот уже не отставал от Шпехта весь вечер. Ты же знаешь причуды Роберта — от молекулы до Рембрандта у него один шаг, и я не знаю, чем в конце концов он увлекается больше. Я старалась попасть им в тон, но спасовала. Оказывается, Герман хорошо знает живопись, имеет несколько ценных картин и обещал Роберту оригиналы каких-то славянских художников.

Дора, дорогая, наверно тебе уже надоело мое пустословие?

Можешь представить себе мою радость, когда мы вышли из ресторана и, распрощавшись с компанией, направились пешком домой. Чуть ли не два часа брели мы по затемненным улицам, но мне было не страшно, и я совсем не устала, даже жалела, что так быстро увидела наш дом.

Я ощущала тепло руки Германа — и от этого самой становилось жарко; я опьянела от этой ночи и присутствия Германа, от его слов. Правда, он говорил мало, а меня, как на грех, одолела болтливость. Хотелось говорить, тем более что я чувствовала с его стороны искреннюю заинтересованность, — он иногда спрашивал о том, что может интересовать лишь близкого или расположенного ко мне человека. И потому он становился мне еще дороже и понятнее.

Кстати, Герман знает Карла. Именно благодаря кузену у Германа и возникла мысль о деловых связях с отцом. Наш легкомысленный Карл взялся за ум и начинает что-то делать. Дай бог!.. Отец махнул на него рукой и ограничился тем, что ради покойного своего брата дал Карлу немного денег и рекомендацию

У Германа с Карлом коммерческие дела, он много расспрашивал о нем — вероятно, хочет знать до тонкостей своего компаньона. Я просила Германа поддержать нашего чурбана — с помощью такого человека, как Шпехт, кузен, глядишь, и станет на ноги.

Мы возвратились домой поздно, но отец еще ждал Шпехта. У них произошел какой-то разговор, и ут­ром следующего дня Герман сообщил мне, что дела заставляют его выехать.

Уехал…

Единственно, что мне осталось, — это фотография: в нашем саду стоим мы — он, я и отец. Он смотрит на меня с фотографии — серьезный, умный, и я поверяю ему свои самые таинственные думы…

Вот и вся эта, возможно, банальная история.

Надеюсь, ты не осудишь меня”.

С большими трудностями Кирилюк пробился к секретарю губернатора дистрикта. Высокий, рыжий, похожий на восклицательный знак человек с красными веками выслушал его, внимательно ощупал быстрыми глазами. С минуту подумал и, когда Петро уже хотел нарушить паузу, спросил:

— Письмо с вами?

— Да.

Секретарь протянул руку.

— Прошу…

— Оно адресовано лично господину фон Вайгангу…

Секретарь едва пошевелил тонкими бескровными губами:

— Мы теряем напрасно время, господин Кремер. Я передам письмо губернатору, и он сам решит, принимать вас или нет.

Минут через десять секретарь вернулся. Уже по одному его виду Петро догадался — рекомендация ювелира чего-то стоит! Секретарь приветливо улыбнулся и чуть ли не дружелюбно сказал:

— Подождите, пожалуйста, господин Кремер. Вот свежая газета и журналы. Губернатор примет вас.

Петро уткнул в газету невидящий взгляд. Никогда в жизни он так не волновался. Нечто похожее он испытывал, когда шел сдавать первый экзамен в аспирантуру, чувствуя, что от этого экзамена зависит вся жизнь. Какой он был тогда глупый юнец! К сегодняшнему экзамену он готов лучше, чем даже тогда, подумал он, улыбаясь. Губернатор — это установлено точно — никогда не встречался с племянником Ганса Кремера, а что касается подробностей жизни ювелира, то их припасено сколько угодно. А если окажется, что Карл чего-то и не знает, то ведь он не был в столь близких отношениях с семьей Ганса Кремера…

Секретарь вновь исчез за массивной дверью. Вернувшись, почтительно раскрыл ее перед Кирилюком.

— Господин губернатор ждет вас.

Кабинет длинный, светлый. Стол в противоположном конце кажется маленьким; человек за ним тоже кажется небольшим. Лишь подойдя ближе, Петро понял, что ошибается: за большим дубовым столом сидел высокий человек с квадратной челюстью, плечистый, коротко подстриженный. Подав через стол руку, приветливо сказал:

— Мне очень приятно видеть у себя племянника моего друга и бывшего коллеги. Вы давно видели своего дядю?

“Глупый вопрос, — подумал Кирилюк, — в конце письма обозначена дата”.

— Почти месяц тому назад.

— И вы так долго добирались из Бреслау?

— В Кракове простудился и чуть ли не месяц провалялся с воспалением легких, — объяснил Петро.

Фон Вайганг постучал карандашом по столу, словно отбивая марш.

— Как живет уважаемый Ганс?

— В последнее время ему удалось осуществить несколько выгодных операций. И на здоровье дядюшка пока что не жалуется — поскрипывает,

— “Поскрипывает”?!

Кирилюк заметил, как растянулись уголки губ губернатора. Это, должно быть, означало улыбку.

— Скрипит в прямом и переносном смысле, — ободренный этой улыбкой, позволил себе шутку Петро.

Шутка была благосклонно встречена.

— У Ганса даже смолоду был скрипучий голос, — промолвил губернатор, полуприкрыв глаза. — И он все еще собирает эти, как их?.. Ну?.. — Губернатор нетерпеливо щелкнул пальцами, как бы в ожидании подсказки.

Петро понял: проверка.

— Вы имеете в виду дядюшкину страсть к коврам?

— Ха-ха-ха… Удивительная страсть…

Поняв, что губернатор лишь начал прощупывать его, Кирилюк сам пошел навстречу опасности.

— В комнате, где вы жили, когда гостили у дяди перед войной, висят те же самые ковры. И та же самая старая груша заглядывает в окно… — сказал он, улыбаясь.

— Кажется, вместе со мной тогда гостил у Ганса и ваш отец? — небрежно бросил фон Вайгаиг.

— Мой отец? Возможно… — Петро едва не попал в ловушку, но вовремя опомнился. — Возможно, вы имеете в виду кого-нибудь другого? Моего отца тогда уже не было в живых.

Лицо губернатора разгладилось.

— Кажется, он умер в тридцать четвертом?

— В тридцать шестом, — уточнил Кирилюк.

— Разве? Я уже и не помню… — отстукивал карандашом марш фон Вайганг, и Петро понял — хорошо все помнит и лишь прикидывается, что забыл. — Интересно было бы встретиться сейчас с Гансом. Наверно, постарел.

Кирилюк вынул из кармана фотографию, подал ее губернатору и сказал:

— Вот как он выглядел месяц назад.

Это был один из главных его козырей: на фоне кремеровского особняка он снят вместе с Лоттой и ее отцом. Когда губернатор оторвал свой взгляд от снимка, Петро знал: больше каверзных вопросов не будет — по лицу губернатора расползлась благодушная, полная благожелательности улыбка.