Книга Царевич Алексей - Николай Павленко

Так, в одних случаях он называет отца тираном, деспотом, ненасытным кровопийцей, исчадием зла, а в других — человеком с добрым и справедливым сердцем, подверженным, однако, вспышкам гнева и поддающимся влиянию злых людей из своего окружения, прежде всего Меншикова и царицы Екатерины Алексеевны. Царевич клялся в том, что «любит и чтит отца», в то время как следствие выяснило его горячее желание скорой смерти родителя. В одном месте он соглашается с мнением отца о своей неспособности нести бремя управления страною, а в другом осуждает отца за намерение насильно постричь его в монахи, умалчивая об альтернативном предложении отца и предоставлении ему возможности выбора. Умалчивает он и о том, что отец вызвал его в Копенгаген вовсе не за тем, чтобы расправиться с ним, а наоборот, для того, чтобы привлечь его к делу, а он, царевич, воспользовался этим, чтобы бежать.

Царевич, согласно записке Шёнборна, многократно обвинял Меншикова в том, что тот не принуждал его учиться, но умолчал о том, что он, будучи взрослым человеком, сам уклонялся от занятий. Он обвинял царя и царицу во враждебном отношении к своей супруге, в выделении ограниченных средств на содержание ее двора, но умолчал о том, что сам грубо обращался с ней. Он делит отношение к себе царя и царицы на два периода: до рождения кронпринцессой и царицей наследников и после их рождения, когда отношения отца и мачехи резко ухудшились. В действительности же отец был недоволен поведением сына задолго до появления на свет своего младшего сына и внука. Царевич заявил цесарским министрам о том, что отец был доволен выполнением им его поручений, но источники на этот счет не донесли до нас ни единого похвального слова.

Прибытие царевича в Вену, как мы уже говорили, поставило австрийское правительство в весьма затруднительное положение. С одной стороны, открытое предоставление ему убежища означало вызов Петру, что никак не могло устраивать венский двор. Но немедленно выдать царевича в Вене также не сочли целесообразным: в этом случае император выглядел бы не лучшим образом — как-никак царевич доводился цесарю родственником и отказ предоставить ему убежище был бы сурово осужден в Европе. Поэтому австрийский двор решил приютить царевича тайно: сначала в загородном поместье Шёнборна, а затем в горной крепости в Тироле.

Когда Разумовский на аудиенции с цесарем объявил, что русским точно известно о нахождении царевича в Эренберге, это стало для венского двора неприятным сюрпризом. Было решено немедленно перевезти царевича еще дальше, а именно в Неаполь, принадлежавший в то время Австрии.

«Секретарю Кейлю, — рассказывает в своей записке Шёнборн, — велено было показать царевичу отцовское письмо в оригинале (к цесарю, от 29 декабря 1716 года. — Н. П.)… и объявить, что император предоставляет его воле возвратиться в Россию или остаться под защитою и покровительством его величества; в последнем случае признает необходимым перевезти его в другое отдаленнейшее место, именно в Неаполь… Царевич выслушал все сказанное ему с величайшим вниманием; потом прочитал отцовское письмо: оно сильно поразило его. Не говоря секретарю ни слова, он бегал по комнате, махал руками, плакал, рыдал, говорил сам с собою на своем языке; наконец упал на колени и, обливаясь слезами, подняв руки к небу, вскричал: „О умоляю императора именем Бога и всех святых спасти мою жизнь и не покидать меня, несчастного; иначе я погибну! Я готов ехать, куда он прикажет, и жить, как велит; только бы не выдавал меня несправедливо раздраженному отцу!“ Жалобам и молениям не было конца. Секретарю наконец удалось успокоить его неоднократными уверениями в покровительстве императора и завести речь о поездке в Неаполь. Царевич с радостию сказал, что он готов ехать сию минуту… На другой день к трем часам утра все было готово, и, невзирая на шпионов, царевич под видом императорского офицера отправился в путь с секретарем Кейлем и одним служителем (а именно своей любовницей Евфросиньей, переодетой пажом. — Н. П.) чрез Инсбрук, Мантую, Флоренцию и Рим».

«До самого Триента встречались нам подозрительные люди, однако ж все благополучно», — доносил Шёнборну из Мантуи Кейль. И добавлял: «Я употребляю все возможные средства, чтобы удержать наше общество от частого и неумеренного пьянства, но тщетно».

6 мая (17-го по новому стилю), в полночь, царевич прибыл в Неаполь, где его поселили в гостинице «Три короля».

Секретарь Кейль не зря упоминал в своем письме о «подозрительных людях», тревоживших его в пути. Это был не кто иной, как капитан Румянцев. Он прибыл в местечко Рейте, около Эренберга, за несколько дней до отъезда царевича. Его задержали, отобрали паспорт, но затем вынуждены были отпустить и велели выехать в сторону Баварии (противоположную от Инсбрука). Узнав, однако, что царевича повезли в сторону Италии, Румянцев объехал Эренберг кругом и следил за царевичем до самого Неаполя.

Таким образом, сохранить в тайне местопребывание царевича имперским властям снова не удалось.

Получив от Разумовского и Румянцева точные сведения о том, где находится его сын, Петр решил отправить в Вену более авторитетного человека, обремененного чином тайного советника, — Петра Андреевича Толстого. Чтобы убедиться в том, насколько удачным был выбор царя, надо хотя бы вкратце ознакомиться с биографией Толстого.

Толстой родился в 1645 году в небогатой дворянской семье, так что оказался человеком беспоместным, хотя, несомненно, даровитым и энергичным, но лишенным добродетельных свойств характера. В жизни он руководствовался принципами, изложенными Макиавелли (с сочинением которого познакомился значительно позже): для достижения цели все средства хороши.

В 1682 году он активно участвовал на стороне Милославских в их борьбе с Нарышкиными. Его роль в этой схватке трудно переоценить: Толстой разъезжал по улицам Москвы с криками о том, что Нарышкины извели царевича Ивана, сводного брата Петра, который по обычаю должен занять трон. Стрельцы поверили ложному слуху, подняли бунт и добились того, чтобы на троне сидели оба брата, а правительницей до их совершеннолетия стала царевна Софья — женщина, отличавшаяся беспредельным честолюбием и способностями к интригам. Однако правительница никак не отблагодарила Толстого, так что он, как был, так и остался беспоместным.

Во время очередного столкновения в 1689 году Петра с Софьей победу одержал Петр, и Толстой тут же переметнулся на сторону победителя. Перебежчики во все времена вызывали презрение, и Петр относился к Толстому с недоверием. Толстой решил обратить на себя внимание Петра самым неординарным способом. Зная пристрастие царя к морю и флоту, он, будучи дедушкой, сам напросился поехать за границу обучаться морскому делу.

В отличие от молодых волонтеров, обучавшихся кораблестроению с топором в руках и несших на кораблях обременительную службу матросов, Толстой, прибыв в Италию, начал вести жизнь, более подходящую для путешественника, нежели для волонтера, стремящегося овладеть военно-морским делом. Тем не менее во время почти двухлетнего пребывания в Италии он в совершенстве овладел итальянским языком и обзавелся дипломом, удостоверявшим его участие в морском сражении и овладение навигацией.