Книга Единственный и гестапо - Георг Борн

Вернемся лучше, Штеффен, в Париж, теперь же немного отдохнем.

11

Дней десять я не думаю ни об Арнольде, ни о Форсте, но вскоре замечаю, что мои денежные ресурсы начинают испаряться. Удивительно, как у меня плохо держатся деньги. Это, в то же время, меня хорошо рекомендует. Я презираю мещан, берегущих сантимы, выбирающих в ресторанах подешевле меню, торгующихся с девочками, — это отвратительно и пошло.

Что же, пойдем к уважаемому доктору Мейнштедту, я по нему и его коллеге Форсту очень соскучился.

— Я думал, Браун, что вы куда-нибудь удрали или вас раздавил автомобиль.

— Откуда у вас такие мрачные предположения, господин Форст? Я очень целесообразно провел время: с пользой для дела и с некоторым удовольствием для себя. Правда, вы держите меня в черном теле, и я вынужден вести нищенский образ жизни.

Форст приходит в ярость.

— Браун, вы — наглец. Столько денег, сколько вымогаете у нас вы, не получает ни один агент.

— Фи, господин Форст, как вам не стыдно употреблять такие грубые и пошлые слова, как «агент», «вымогаете»! Нет, если бы я был агентом, я потребовал бы втрое больше денег. Я работаю не как агент, а как верный друг, и притом немного спортсмен. Но не будем спорить о технических терминах, это скорее тема для диссертации.

Я пришел для того, чтобы информировать вас о том, что у меня установились очень неплохие отношения с Арнольдом. Хотел бы я видеть, кто другой мог бы этого добиться. Теперь вашего покорного слугу мучат сомнения: что ему делать дальше с Арнольдом и с собой. Вы прекрасно понимаете, что пережаренный шницель так же плох, как и недожаренный.

Мое заявление производит впечатление на Форста, он оживляется.

— Хорошо, я напишу, куда следует; ждите от меня новостей.

Форст протягивает мне руку.

— Видите ли, новостей я могу ждать сколько угодно, а вот в отношении презренного металла у меня, увы, очень мало терпения. Дефект нервной системы, господин Форст.

Мой собеседник явно взбешен, он закусывает нижнюю губу, от этого его рот делается еще более уродливым, подходит к несгораемому шкафу и бросает мне пачку ассигнаций.

— Чувствительно благодарен, вы, однако, напрасно так торопились, мне было не к спеху.

Я ухожу, вдогонку несется заглушенная брань.

«Хо-хо-хо, драгоценный Форст, какой вы однако оригинал. Вместо того, чтобы нервничать, вы постарались бы понять, что бедный Штеффен может простить, если его будут считать мошенником, но только не дураком. Кстати, зачем вам столько денег? Ах, простите, я забыл, что мужская любовь дорого стоит. Вы большая свинья, господин Форст», резюмирую я, спускаясь по лестнице.

Милый Штеффен, что это с тобой происходит? Ты нервничаешь и даже потерял аппетит. Главное — из-за чего? Из-за того, что тебя занимает судьба маленького человека с большой головой. Тебя интересует, что с ним предполагают сделать. Не хитри, это не просто здоровое любопытство, — тебе его немного жалко. Тебе не хочется, чтобы человек с лицом фельдфебеля нажал курок, пиф-паф, а потом чтобы на земле лежал мешок с вытянутой рукой и сплетенными ногами. Какой инфантилизм! Какая сентиментальность! Ведь все отношения между жителями земли регулируются двумя формулами: человек человеку — волк, и человек человеку — бревно.

Ты, Штеффен, должен думать не о лежащем вблизи бревне, но о себе, о единственном.

Ведь в душе, отбросив лицемерие, каждый разумный человек знает, что он единственный и что вместе с ним умирает мир. Итак, нужно продлить существование мира. Думай, Штеффен, только о себе.

При таком настроении тебе вредно оставаться дома. Ты давно не был, знаешь, где? Ты вспомнил это место, хитрец… Ну, все в порядке…

Проходит еще несколько дней. Телефонный звонок. Опять, видно, насчет коронки.

— Да, я буду через час.

Вхожу в кабинет Форста. Он не один.

— Вы меня не забыли, Браун?

— Что вы, господин Банге!

— Ну, мой друг, сядем на диван и побеседуем. Я слыхал, что вы уже снюхались с этой свиньей. Вы знаете, о ком я говорю? Если вам действительно удалось околпачить эту каналью, то примите мои поздравления. Теперь, как вы думаете, что мы предполагаем с этим Арнольдом сделать?

— Я думаю, как выражались древние латиняне, отправить его ad patres.

— Что вы, Браун, какие у вас кровавые мысли! Вы верите тем, кто клевещет на Третью империю и на гестапо?

— Видите ли, господин Банге, я очень недавно был в Чехословакии и там кое-что видел.

— Вам показалось или приснилось, Браун. Мы не хотим зла никому, даже такой свинье, как Арнольд.

— К чему же весь театр?

— Не торопитесь, Браун. Я повторяю: мы всячески оберегаем Арнольда для того, чтобы иметь возможность принять его, как дорогого гостя, у себя в Германии.

— Ах, вот что! Понимаю, вы хотите его похитить?

— Бросьте громкие слова из вашего вальтерскоттовского лексикона. Мы лишь хотим, чтобы Арнольд приехал в Германию.

— Это чертовски трудно. По-моему, проще его кокнуть.

— Видите ли, Браун, мы можем обойтись без ваших советов. Что касается того, что это трудно, то неужели вы думали, что мы даем вам деньги за ваши прекрасные глаза, которые, кстати, стали красными и ясно говорят, что вы ведете слишком развратный образ жизни? Итак, Браун, мы хотим, чтобы вы доставили в наше распоряжение господина Людвига Арнольда. Мы хотим с ним кое о чем побеседовать. Он не из разговорчивых, но у нас есть неплохие специалисты по оживлению молчаливых собеседников. Он не только заговорит, но и споет моцартовскую «Колыбельную».

— Форст, дайте нам хорошего коньяку, не скупитесь, не забудьте сигары, только именно те, что вы курите сами.

— Так вот, Штеффен, вам предоставляется полная свобода действий и инициативы, с тем, чтобы через два-три месяца Арнольд находился в Швейцарии, в нескольких километрах от нашей границы. Остальное мы берем на себя. Все, однако, должно быть точно рассчитано. Малейшая ошибка все нам испортит. Вы, Браун, как будто неплохо знаете Швейцарию, кроме того, мы там себя чувствуем очень свободно и имеем на границе своих людей. Все понятно?

— Мне нужны для этого в первую очередь деньги, и к тому же немалые.

— Вы немного преувеличиваете, но мы с вами сговоримся. Скажите лучше, как вы сумели втереться в доверие к этому субъекту?

— Видите ли, господин Банге, не один повар не любит, когда к нему лезут в кастрюлю. У каждого есть свои методы. Не думайте, что я боюсь поделиться моими, но вы все равно не сумеете ими воспользоваться. Это слишком индивидуальная штука.

— Ну, как знаете, начинайте действовать, не торопитесь, но и не тяните. А теперь скажите, Браун, где можно в Париже развлечься и пережить что-нибудь интересное? Вы меня проводите, Браун?