Книга Годы, как птицы. Записки спортивного репортера - Михаил Шлаен

Возвращаясь же к Озерову… Как-то он обмолвился: Валентин, ты уже 20 лет у микрофона, а звание какое-нибудь, награды у тебя есть? Узнав, что ничего, наскоро записал мои данные; кажется, менее чем через год мне присвоили «Заслуженного деятеля искусств России».

– Вы москвич?

– Коренной сибиряк, родился в Томске, – начал рассказывать о себе Валентинов. – Отца, он обычным инженером в какой-то коммунальной конторе служил, расстреляли в 38-м, и мать от греха подальше увезла меня во Владивосток, куда ранее перебралась старшая сестра. Теснились в бараке на территории военно-морского училища имени Макарова, где мама работала.

После школы особо не задумывался, куда поступить, сюда и поступил.

Я был исправным курсантом, практиковался на разных кораблях – крейсерах, эсминцах, сторожевиках, качки, штормов, никаких нагрузок не боялся. Выручал спорт, всерьез им увлекался, в сборные флота по легкой атлетике, плаванию, баскетболу входил. С задержкой дыхания 70 мет ров мог под водой проплыть, сейчас, правда, только 35, но и возраст уже трижды лейтенантский. Не верите? Сам не верю. Но чем ближе к выпускному курсу, тем чаще сомневался: тот ли путь избрал, а служить спустя рукава не в моем характере. Еще больше засомневался, когда получив назначение командиром б/ч на эсминец. Несколько раз писал рапорт об увольнении. Молчок. Тогда решился на отчаянный по тем временам шаг: на шести страницах накатал письмо Ворошилову; Климент Ефремович, если меня не подводит память, был тогда Председателем Президиума Верховного Совета СССР, по-нынешнему вроде бы президентом страны. Не знаю, дошло ли до него, кто принял решение и наложил резолюцию, но, когда на армию накатилась волна хрущевского сокращения, на меня пришел приказ об увольнении.

– Не так давно довелось быть во Владивостоке, вроде как я местный, пригласили на кинофестиваль «Меридианы Тихого» почетным гостем, – продолжал Валентин Федорович. – Естественно, заглянул в училище, теперь университет; начальник, вице-адмирал, тепло поприветствовал: у нас многие известные личности были, но всероссийский спортивный диктор – никогда, ваш голос в репортажах из Лужников слышим, теперь вот видим, рады, что в этом искусстве вы обрели свое признание. Я был тронут таким приемом, словно в молодость окунулся, одно расстроило, когда с друзьями юности встретился: не так, как надо, скудно живут люди, которые столько сил и здоровья отдали во славу Родины, укрепления ее морской мощи.

– А дальше, после увольнения как судьба складывалась, к дикторству-то в Лужниках как пришли?

– Мне профессия эта с детства нравилась, часами заслушивался Левитаном, Ольгой Высоцкой, в школе и училище пробовал вечера вести – вроде бы получалось, а тут наткнулся на объявление в газете: в Хабаровске конкурс объявили, набирают дикторов радио и телевидения, я и поехал. Прослушали – одобрили, тембр понравился, и отправили на учебу в местное театральное училище, техникой речи овладевать, дыхание, дикцию ставить, в общем, практически весь актерский курс наук прошел, кроме фехтования. Там, на местном радио, и начал, только недолго задержался.

– И куда теперь двинули?

– В Москву. В 1962 году в Хабаровске гастролировал московский балет на льду. Ирина Голощапова, Владимир Лузин, Татьяна Катковская – сплошь тогдашние звезды. Их директор прибегает к нам – выручайте, объявляющий нужен. Меня во Дворец спорта – садись, морячок, за микрофон, не дрейфь. А я первый раз фигурное катание по-настоящему видел, а тут еще целый театр. Несколько репетиций, вроде бы получился контакт. В общем, все гастроли с ними проработал, а потом они меня в Москву с собой увезли, в штат зачислили. В балете с женой своей будущей познакомился, много стран с ним исколесил и продолжал бы, если бы не судьбоносная для меня встреча с Ниной Васильевной Шаборкиной, в то время главным диктором Лужников. Профессионал высшего класса. А какой педагог! Она учила правильно по-русски говорить, требовала следить за произношением, ударениями, интонацией. Мне казалось, что со мной она чересчур строга, но это была еще одна школа мастерства, за которую Нине Васильевне по сей день благодарен. Кстати, я и сейчас продолжаю учиться – столько новых слов, порой непонятных, в нашем языке появляется.

– Свой дебют в Лужниках помните?

– Еще бы! Февраль 1973 года. Хоккейный матч ЦСКА – СКА (Ленинград). Леонид Ильич присутствует. Брежнев матчи с участием армейцев старался не пропускать, болельщик страстный был. Переживал и дымил, сигарета за сигаретой. Мне-то не видно, да и не ведаю об этой привычке, объявляю: «Курение во Дворце спорта запрещено». Раз, другой. Вдруг ко мне подскакивают какие-то люди, бац по микрофону – чтобы больше этого не объявлял.

Накрапывающий мелкий нудный дождь сдуло колючим ветром. Над нами огромной дугой повисла радуга. Из-за плотных облаков выглянуло солнце, его лучи, отразившись от Голан, впились в бордовые купола греческой церкви. Она прижалась к берегу озера, упрятавшись в фруктовом саду. Под тяжестью южных плодов ветки гнуло к благодатной земле.

– Мандарины, апельсины, бананы – не мое, – признался Валентинов. – Я вот антоновку обожаю, откусишь – такая приятная кислинка во рту.

Попутно выяснилось, что он любит все крепко перченое и соленое, квашеную капусту и соленые огурчики с картофельным пюре и селедкой. Но не под водочку – нескольких глотков джина с тоником достаточно. «Не его» еще все сладкое, кроме горячего шоколада, минеральная вода. В стакан обычной засыпает на ночь три щепотки соли и утром поласкает горло, считает, что звук чище, звонче делается, да и от простуды уберегает. Два года назад из-за трагедии в семье слег с инфарктом, после которого восстановился не столько спокойствием, сколько ежедневной часовой зарядкой и энергичной ходьбой.

В свои 70 с лишним лет Валентинов статен, подтянут, накачан, стрижется сам, не доверяет густую шевелюру парикмахеру, даже в мороз ходит без головного убора – голова дышать должна.

– В корабельную, то есть дикторскую топку еще каких-нибудь фактов подбросите, счастливых ведь мгновений за полжизни у стадионного микрофона накопилось немало?

– Да уж достаточно. Никогда не забуду, как Хулио Иглесиас долго стоял на коленях перед Львом Яшиным. Лев Иванович уже плохо себя чувствовал, но пришел послушать знаменитого испанского певца, в прошлом тот ведь тоже был вратарем, в мадридском «Реале» играл. Иглесиас несколько своих песен посвятил этому замечательному человеку, непревзойденным мастерством и мужеством которого всегда восхищался. А когда концерт закончился, с огромными букетами снова спустился к Яшину, крепко обнял его и Валентину Ивановну.

Счастливые мгновения? Три с половиной десятка лет совместной работы на хоккее с Кириллом Вацем, очень известным радиожурналистом и переводчиком. Я на русском, он – на английском, это счастье, это спектакль на двоих, как говорит моя жена. Как крупный турнир в Москве – так наш. А победный футбольный матч с англичанами в переполненных Лужниках! Всего не перечислишь, один мой приятель прикинул, что я примерно двадцать тысяч раз к микрофону «прикладывался». Без него, без любимых Лужников уже не могу. Даже если нет никаких мероприятий, на трибунах ни души – тренируюсь, сажусь в свою стеклянную будку и репетирую, чтобы форму не потерять.