Книга Жениться и обезвредить - Андрей Белянин

— Эх, а про кота-то мне и невдомёк было, — с сожалением отступил возчик. — А ну-ка брысь! Брысь, кому говорят, тварь бессловесная!

Зелёные глаза на миг сузились, и Васькины когти пропахали широкие разъезжающиеся полосы на бледной физиономии привидения. Тот машинально прикрыл лицо и попробовал поймать кота за шкирку. Бабкин любимец охотно подставился — и крепкий электрический разряд, прокатившись по его спине, лихо разнёс злодея на туманные лоскутки!

— Я ещё верну-усь… — еле слышно отдалось у меня в ушах.

Василий обернулся, внимательно посмотрел мне в глаза, с грубоватой заботой мурлыкнув что-то вроде: «Всё ли в порядке, участковый?»

— Спа-си-бо, — искренне пробормотал я.

Он подмигнул. Я, не думая, поднял руку и благодарно потрепал усатого героя по загривку. Изумрудная искра, прыгнув вдоль кошачьего хребта, укусила меня так, что на мой дикий вопль проснулся весь терем. Петухи дружно закукарекали мгновением позже. Доброе утро всем…

* * *

И кстати, быть может, в первый раз за мою пёструю и противоречивую милицейскую карьеру ВСЕ (подчёркиваю!!!), абсолютно все носились вокруг меня, как стадо перепуганных куриц! Всех жутко взволновала кошмарная история нападения агрессивного призрака на мирно спящего сотрудника правоохранительных органов.

Каждый реагировал по-своему, в меру воспитания, темперамента и предрассудков. Это о Мите и Лидии Адольфине. Они у нас в горнице едва драку не устроили: один орал, что привидения — это дух мертвящий, и боялся их до икоты, а другая, что «это есть антинаучный поход… заход?.. выход, уход, подход, наход?!».

Моя невеста за свою бесовскую жизнь навидалась всякого, поэтому смотрела на меня глазами, полными слёз, одновременно тиская в объятиях разомлевшего кота и покрывая его морду благодарными поцелуями. Что, как вы понимаете, не могло нравиться Яге — бабка явно ревновала любимчика. А это уже всерьёз задевало нашего азербайджанского домового, нервно точащего большой кухонный нож за печкой. Отделение быстро превращалось в дурдом специального назначения для лиц следственных органов, от тех же органов и настрадавшихся.

Соль на рану досыпал собственной рукой надёжа-государь, без всякого приглашения заявившийся к нашим воротам. По улице верхом он всё-таки ехал по-царски — в длинном кафтане, византийском плаще, собольей шапке и с эскортом стрельцов.

Мозги ещё остались, народ дивить не стал, но к нам в горницу (переодевшись в сенях) ввалился во всей красе: парадно-выходное кимоно, чёрное, с золотыми драконами, два самурайских меча за поясом, босые ноги, белая повязка с красным кружочком на лбу и улыбчивое русское лицо. Рязанский театр-кабуки на гастролях в Токио…

— Коннитива! — низко поклонился Горох, сложив руки перед грудью.

Мы все, за исключением царицы, приветствовали его ответными поклонами. Государь наверняка отметил холодность супруги, но смолчал.

— Рюмочку водки с дороги? — неуверенно предложила Яга. — А… коням твоим пива?

— Саке, — поправил я.

— А не чаю ли крепкого с лимоном? — цыкнув на меня, продолжила бабка.

— Зелёного с жасмином, — продолжал я, игнорируя все её мимические посылы заткнуться и не провоцировать самодержца. — Вы ведь к нам не по делу, да? То есть просто в гости, по-добрососедски. Циновки нет, за стол не приглашаю, но что сможем — устроим… Митя! Быстро накидай нам прямо тут соломы на пол. Назим, организуй чайную церемонию, но покороче — два чайника азербайджанского, без сахара, и не убегай, будешь у нас сегодня гейшей — читай стихи и обмахивайся веером! Всем остальным сесть на пол, сощурить глаза и улыбаться, улыбаться!

— Ты издеваешься надо мной, Никита Иванович, — сквозь зубы прорычал государь, хватаясь за рукоять катаны.

— Запрет на обнажение оружия в присутствии высочайших особ! — строго напомнил я.

Горох мигом притих, порылся в памяти, нашёл нужную строку в кодексе бусидо и уже совсем готов был просить прощения, как резко опомнился:

— Да ведь я сам — царь!

— Правда?! А мы тогда кто?

— Как это кто? Ты мне не умничай тут! Вы — слуги мои верные, закону и порядку оплот, дружина милицейская. Тайный сыск!

— Вот именно, — согласился я, вставая и садясь за стол. — Мы не японцы. Относитесь к нам как к русским людям, а в балаган поиграем после службы. Вам плюшку или ватрушку?

— Роллы с копчёным угрём и икрой летучей рыбы, — усаживаясь напротив, съязвил он. — Зануда ты, участковый, и шуток не понимаешь. Казню я тебя али сошлю куда-нить под Архангельск… Будешь там белых медведей дорожным правилам обучать. Скучно мне стало… У вас-то веселее, поди? Давай докладывай, пока я чаёвничать изволю…

Горох принял из рук Яги чашку, налил в блюдечко, поднял его и… не удержав, выплеснул горячий чай себе же на бороду. От родного государева мата с переливами и звона разбитого блюдечка почему-то сразу полегчало всем. Царица так вообще едва ли не в ладоши захлопала, типа вот он, любимый муж, в своём естественном режиме. Потом, правда, быстренько опомнилась, приняв прежнюю неприступную позу оскорблённой добродетели. Моя невеста вовремя подсунула свежее полотенце, и утёршийся Горох терпеливо выслушал все наши соображения по сложившейся ситуации.

Проблема ещё не встала в полный рост, но такие неприятные вещи лучше давить в зародыше, не дожидаясь худшего. По окончании доклада он задумчиво ковырнул ногтем ближайшую ватрушку, выгреб творог, сунул в рот и удовлетворённо кивнул — вкусно… Бабка незаметно показала Назиму большой палец.

— Знатное печево у вас в отделении, — думая о чём-то своём, отсутствующе проговорил наш царь. — Как ни зайду, всегда разносолами да сладостями всякими балуете. Одного не пойму: что ж, суши японские так трудно слепить, что ли? Комочек риса да ломтик рыбки сырой сверху — всех делов-то, а государя уважите…

Моя домохозяйка так же незаметно показала домовому кулак. Значит, в следующий раз суши точно будут.

— Так о чём это я… и к чему? А-а, вспомнил! К тому, что все сказки ваши мне в боярской думе пересказывать нельзя — засмеют… Дескать, возчика убили, купцы на невесту сыскного воеводы указали, а вся милиция трогательную отмазку нашла — мол, всему виной Лихо Одноглазое! Которого и видеть-то нельзя, и потрогать не получается, арестовать невозможно и победить нечем, потому как оно — само невезение! А как тут бороться, коли не везёт?! Никак! Ручками развели да по углам и разбежалися, вот и вся моя милиция храбрая.

— Э-э, минуточку… — нерешительно вмешался я, но царь грохнул ладонью по столу:

— А ну цыц, участковый! Ты надо мной тешился, что я в одёжки чужеземные ряжуся, обычаи неродные изучаю, стихи не те пишу, садик из камней строю… Дык на то моя самодурская воля, в свободное время от дел государственных никому не во вред. А теперь на себя оборотись! Почему возчик помер? Кто за душу христианскую загубленную ответ держать будет? Кто Лихо твоё обозначенное в мой город запустил? Как его отсюда выгнать? Над кем суд чинить? Раз уж на тебе погоны защитника правды и порядку, так защищай давай! Кто тебе мешает?!