Книга Воспитание чувств: бета версия - Елена Колина

Алиса записала: «“Циники” – лучший русский роман», спросила, нужно ли ей записать, кто такой Бродский.

– О-о, – пропела Энен, – о-о, Бродский – это отдельно, «скорее с Лиговки на Невский, где магазины через дверь, где так легко с Комиссаржевской ты разминулся бы теперь, всего страшней для человека стоять с поникшей головой и ждать автобуса и века на опустевшей…»

– С Лиговки на Невский? Это мне не надо, – перебила Алиса, – ленинградское мне не надо. У меня своя цель. Я ведь хочу не в Питере быть культурным человеком, а повсюду.

– Ты, капустная кочерыжка! Я побью тебя метлой!..

Скотина вскочил, схватил лежащий в углу комнаты веник, подал Энен.

– Спасибо, Алексаша… Не бойся, Алисища, я пока не собиралась тебя бить… Метла – это из «Пигмалиона». И вот еще оттуда: «Что может быть прекрасней, чем полностью изменить человека, преодолеть пропасть, которая разделяет людей на классы?..»… Эй, вы все, кроме Алексаши, запишите умные слова: «генезис», «дискурс», «нарратив», «реминисценция».

Алисища совсем приуныла, и я тоже…

Я не хотел, как Алиса, уметь говорить, я хотел знать, но даже говорить оказалось неподъемной глыбой: как отличить пошлое от непошлого, как сочетать несочетаемое, как запомнить умные слова? Я записывал умные слова на перфокарты, как будто учу иностранный язык, и раскладывал дома по ходу следования: просыпаешься – на стуле с одеждой «аллюзия – это намек на литературный или исторический факт», чистишь зубы – на зеркале «пример коннотации: лиса – хитрость», однажды мама вытащила из мешка с картошкой карту, на которой было написано «примеры дежавю в поэзии Бродского».

Опера, живопись, архитектура… Энен сказала мельком: «Тут всего-то ничего: Эрмитаж – барокко, Таврический дворец – классицизм… Выйдите на балкон и оглянитесь: Аничков дворец – ампир, дворец Белосельских-Белозерских – эклектика… Дом книги – модерн, сталинские дома – сталинский ампир, хрущевки – минимализм… всего-то».

Всего-то ничего, а впереди у нас литература… Нужно ли все читать? Или кое-что можно не читать, к примеру, «Гаргантюа и Пантагрюэля», – просто знать, что Гаргантюа был обжора? …Джойс, Пруст, Набоков – я заглянул на первые страницы, это же скучно… А еще нужно любить что-нибудь свое, изысканное (Энен предложила Тэффи, Аверченко, Мариенгофа), отдельно любить Бродского. Литература – это очень много. Вот если бы можно было прочитать все главное в одной книге и она была бы не толстая…

Энен просила нас придумать предложения с умными словами, чтобы умные слова устроились в нашем сознании основательно, а не безбилетниками на чужих местах, но у меня плохо получалось приладить умные слова к своей жизни. Я хитрил, уверял, что «У меня какая-то реминисценция…», или «Вот такая у меня аллюзия…» – это предложения, но Энен заворачивала меня презрительным движением маленькой сухой руки – нет!

У Алисы выходило лучше, чем у меня, она сочиняла что-то вроде «Прокрастинация – это когда я смотрю телик вместо домашки по алгебре» или «В моем генезисе есть мой папа, поэтому я на него очень похожа». Энен довольно говорила:

– Неплохо, но лучше бы о чем-то абстрактном… Ну, теперь пиши пароль: «В генезисе московских концептуалистов есть супрематизм…» Отметь себе: супрематизм – Малевич; Малевич – «Черный квадрат»; московские концептуалисты – художники семидесятых… А что, современных художников тоже нужно знать: Кабаков, Булатов, Комар и Меламид…

– Зачем мне художники семидесятых, кто их вообще знает?! – взвыла Алиса.

– Ты ведь хочешь быть модной девушкой? Тебе ведь нужно все самое лучшее?.. Это – модно. Это – самое лучшее.

Ну, и как было не очуметь от всего этого? Все, что мне нужно было прочитать, посмотреть, научиться узнавать, цитировать, все это было огромное… Я чувствовал себя букашкой перед слоном: укусить можно, съесть – нет.

И я все время останавливался на этом тернистом пути становления интеллигентом и задумывался – а может, ну нафиг?

Как это было

Встречал папу у вагона. Вдруг увидел его со стороны: некрасивый, но сразу понятно, что хороший, похож на профессора Плейшнера, когда тот заметил цветок на окне и понял, что сейчас его убьют…

В руках две огромные клетчатые сумки, еще одну сумку пихает ногой впереди себя. Проводник сказал ему: «Ну ты, челнок, поаккуратней», папа сказал: «Простите, пожалуйста».

Шли с папой по вокзалу, ехали в метро, потом на автобусе, с клетчатыми сумками, как два челнока.

Папа рассказывал про Варшаву, про Старый город, Королевский дворец, – дворец построен совсем недавно, а кажется старым. И вдруг сказал: «Тебе неловко со мной идти?»

Я чуть не умер со стыда. Я думал, что это незаметно.

Я хотел объяснить, что стесняюсь не папу, а идти с этими чертовыми сумками. Но не смог. Не могу я говорить о том, что я чувствую! Может быть, папа и так поймет? Он ведь и сам стесняется. Он говорил маме (стенки-то у нас тонкие): «Это позор, я же не спекулянт, я инженер». Мама сказала: «Ты бывший инженер, а люди с одной поездки привозят сто долларов». Папа повез в Польшу бензопилу «Тайга» и краны, а обратно – что купит.

Когда мы пришли домой, папа сказал: «Представляете, я чуть не погорел».

Оказалось, на границе их всем вагоном забрали и стали разбираться, где чьи вещи. Папа испугался, потому что вроде бы теперь статьи за спекуляцию нет, но мало ли что. Папа сказал, что ездил посмотреть Варшаву, и его отпустили. Мама сказала: «Молодец! Это все твой интеллигентный вид».

Мама была рада: посчитала, что на Апраксином рынке продаст французскую посуду из коричневого стекла и детские костюмчики за приблизительно сто долларов.

Папа рад, что он кормит семью.

Ларка рада, что папа привез ей платье. Платье зеленое, Ларка в нем как змейка.

Мама сказала:

– Если ты захочешь понравиться мальчику, повернись к нему спиной, ты в этом платье очень хороша со спины. Когда ты была маленькая, мы думали, ты будешь самая красивая в семье, но самый красивый в нашей семье Петька.

Ларка сказала:

– Я тебя ненавижу.

Мама сказала:

– Не понимаю, что я такого обидного сказала. Почему ты хочешь испортить праздник, почему тебе всегда надо все испортить, почему ты стала такая трудная…

Обе они стали трудными и становятся все трудней и трудней!

Например, мама говорит: «Убери свои вещи из прихожей». Ларка ни за что не выполнит просьбу сразу, она говорит: «Потом».

– Почему потом? У тебя любимое слово «потом»!

– Сейчас у меня дела.

– У тебя всегда сейчас дела, ты всегда устала и всегда все сделаешь потом. Какие у тебя дела?! Ты полчаса разговаривала по телефону.

– Это моя жизнь.