Книга Мултанское жертвоприношение - Сергей Лавров

Они доехали до обширной базарной площади перед церковью, сделали по ней круг. Проезжая мимо церкви, монах перекрестился, и Кричевский сделал то же, чтобы не показаться приятелю невежливым. Площадь заполнена была телегами и балаганами; день-то воскресный, торговлишка шла бойко. Господина Шевырева, однако, нигде не наблюдалось.

— Я напишу кляузу его издателю! — грозно пообещал Кричевский. — Пусть сверит досконально все его счета по командировочным расходам! Наверняка там будут сплошь выпивка да азартные игры!

Они сделали второй круг, еще раз перекрестились на крест с воронами. Брат Пимен остановил лошадей у ограды, сошел с козел, заглянул в церковь с благой целью помолиться в храме, а заодно убедиться, что журналиста нет внутри.

— Я же говорил, что его туда калачом не заманишь! — усмехнулся сыщик, беспокойно осматривая окрестности в напрасных поисках хотя бы одного будочника.

— Мало ли! Вдруг в нем проснулись христианские чувства, — возразил монах, подбирая ряску, опять взбираясь на козлы.

— Чувства к покеру у него проснулись, я полагаю! — хмыкнул Константин Афанасьевич. — Надобно нам поискать его в другом храме! — он указал на вывеску трактира, откуда доносились звуки веселой гармошки, и выглядывали подгулявшие ярмарочные девицы.

— Не судите, да не судимы будете! — наставительно вознес перст кверху брат Пимен. — Следует думать о ближнем своем лучше, чем он есть, молиться за него, и тогда Господь подвигнет душу его к свету.

— Я и так думаю об этом прохвосте лучше, чем он есть, — проворчал Кричевский. — Серьезно тебе говорю, поезжай к трактиру!

— Хорошо, — поджал губы монах. — Но я в этот вертеп не пойду!

— Да и не надо! — согласился полковник. — Я и сам его за ворот из-за стола подниму с удовольствием! То ему Прасковьюшка, то покер! Как с ним Юлия живет — ума не приложу!

Едва остановились они у широкого крыльца трактира, как во втором этаже послышались вдруг звуки ссоры: ругань, звон стекла, треск ломаемой мебели и почему-то собачий лай. Вслед за этим раздались оглушительные хлопки, один за другим.

— Однако! — вскричал Кричевский, разом суровея лицом. — Дело до стрельбы дошло! Быстро тут у них! Брат Пимен! Сидеть на месте! Это дело не божеское, а полицейское!

С этими словами он проворно вылез из брички и поспешил на крыльцо, на ходу запуская руки в карманы за револьверами. Не успел он взяться за ручку двери, как она с силой распахнулась изнутри, и на крыльцо пулей вылетел смертельно бледный испуганный Шевырев, отчего-то оглядываясь и часто подпрыгивая. За ним неслась свора из пяти или шести разномастных плохоньких борзых, оглашая окрест беспрестанным лаем. Следом на крыльцо выбежали четверо весьма прилично одетых господ помещичьего вида, в сюртуках, разноцветных панталонах в обтяжку и высоких охотничьих сапогах, с длинными черными арапниками в руках. Хлопая арапниками вокруг ног и по ногам несчастного журналиста, они издавали как раз те оглушительные звуки, которые Кричевский принял было за звуки выстрелов.

— Ага, шулер! Попался! — хрипло кричали они. — Теперь поскачешь! Танцуй, шулер, танцуй!

— Господа! Помилуйте! Я не шулер! — кричал Петька, едва увертываясь от помещичьих арапников.

— Шулер! — с ненавистью рычал крупный краснорожий помещик с длинными вислыми усами. — Я за тобой от самого Нижнего гоняюсь! Думал — здесь, в глуши вотяцкой от меня спрячешься?! Не выйдет!

Он закинул было арапник за спину себе, чтобы ударить бедолагу Шевырева по лицу, но тут Кричевский подоспел, ловко перехватил витой упругий хлыст сзади и, пользуясь внезапностью момента, выдернул его из кулака обладателя.

— Мой друг не шулер! — выкрикнул он краснорожему, который был изрядно нетрезв. — Вы обознались, сударь! Извинитесь немедленно!

— Да ты кто таков! — заревел дикий помещик и кинулся с кулаками на сыщика.

В этом была его ошибка, ибо тут же оказался он на земле, сбитый с ног.

— Еще шулер! — вскричал он, ухватившись за вспухшую скулу. — Их тут шайка целая! Бей его, Сашко! Лупцуй его, Григорий Кузьмич!

Тотчас завязалась драка, поглазеть на которую сбежалась половина ярмарки. Не желая прибегать к угрозе револьвером против сих буйных, но все же мирных степняков, полковник стремился побыстрее лишить их грозного оружия. Петька, воспряв духом, со всею радостью кинулся в свалку и, надо сказать, весьма прилично отделал одного из нападавших. Брат Пимен, рассудив, что против людей сан монашеский выступать силою не позволяет, но против тварей бессловесных можно, проворно выдернул из ближайшего плетня кол, которым сноровисто и быстро разогнал собак, не позволяя им приблизиться и мешать Кричевскому работать кулаками.

Когда последний арапник вырван был из рук его обладателя, нападавшие дрогнули и попятились под осуждающие крики и свист толпы, недовольной, что развлечение так быстро окончилось.

— Ну, шулеры, берегитесь! — бессильно погрозил друзьям краснолицый помещик, пятясь к лошадям у коновязи. — Мы еще свидимся! Мы на тебя в полицию в розыск подадим! По всей губернии! Мы ваше шулерское гнездо разорим!

— Проваливай, толстяк! — задорно крикнул Петька. — Еще раз говорю тебе: мы не шулеры! А собаки у тебя дрянь! Заведи себе новых!

Бричка отъехала под ликующие возгласы. На Кричевского показывали пальцами, как на былинного богатыря.

— Суета, все суета! — бормотал довольный брат Пимен, щуря свой единственный глаз под лучами майского солнца. — Sic transit gloria mundi![16] Давненько, однако, не бывало у меня столь славного приключения! Боюсь, отец-настоятель меня за него не похвалит!

— Да откуда же он узнает?! — несколько нервно засмеялся Петька, поправляя очки, все взглядывая на восседающего рядом мрачного, как туча, Константина Афанасьевича, озабоченный его многообещающим молчанием. — Мы ему не скажем, это точно! Ведь не скажем, Костенька?

— Так ведь я ему исповедоваться буду! — ласково, точно неразумному дитяти, пояснил монах, и даже лицом просветлел при мысли об этом.

— А ты что — всегда на исповеди говоришь правду? — хмыкнул Петька и тотчас смутился от слов своих. — Это я ничего… Так просто. Я, может быть, тоже когда-нибудь буду…

— Так начинай сейчас, поганец! — громыхнул у него над головою первым раскатом грома статский советник, видя, что уже отъехали они достаточно от окраины Кузнерки. — Исповедуйся брату Пимену, как на духу, ибо конец твой близок! Вот как раз за тем поворотом дороги! Кайся в грехах, несчастный, потому что я намерен пристрелить тебя там, на бугре, в кустах, как последнюю собаку!

Он достал из кармана револьвер и взвел курок. Монах испуганно оглядывался с козел то на происходящее у него за спиной, то на дорогу. Одним глазом неловко ему было успевать повсюду.

— На колени, мерзавец! — не на шутку гневался полковник, размахивая разряженным револьвером. — Шут ярмарочный! Может вам, сударь, ваше звание и положение в обществе и позволяет на базарных площадях драться, а я, с вашего позволения, уже давно балаганным кулачным бойцом не выступаю-с! И меня господин министр за это тоже не похвалит!