Книга Империя. Роман об имперском Риме - Стивен Сейлор

Тит отступил от Клавдия, оставив свежеиспеченного императора на балконе в одиночестве. Присоединившись к солдатам, Пинарий почтительно склонил голову.

– Ура господину! – выкрикнул он.

47 год от Р. Х.

– Что скажешь, отец? – прошептал Тит Пинарий.

Он стоял в вестибуле дома на Авентине перед нишами, в которых хранились восковые эффигии его предков. Среди них была посмертная маска отца, снятая в Александрии. Ее размещение в вестибуле наряду с прочими реликвиями стало одним из первых дел, которыми занялись Тит и Кезон при въезде в новый дом.

Тит был в отцовской трабее. Он держал слоновой кости литуус с изысканной резьбой, который принадлежал семье не одно поколение. В двадцать четыре года – в том же юном возрасте, что и отец, – Тит, благодаря протекции своего родственника, императора Клавдия, был посвящен в авгуры. Сейчас, в двадцать девять, Тит считался опытным и глубоко уважаемым членом коллегии. Хризанта, заметив, что шафрановая шерсть с широкой пурпурной каймой начала выцветать, предложила супругу обзавестись новой трабеей, но он и слушать не захотел. Вместо этого лучшие римские сукновалы тщательно вычистили отцовское облачение и обработали его свежей краской, после чего трабея стала столь же мягкой и яркой, как в первый день, когда ее надел отец.

Тит всмотрелся в эффигию – сходство было поразительным, таким он и запомнил отца, – и ощутил родительское одобрение.

– Надевая эту трабею, я почитаю богов, – тихо сказал Тит, – но и тебя, отец.

Он испытал укол вины, будто отец произнес: «Но где же брат твой Кезон? Он тоже должен находиться здесь».

Тит не помнил, когда брат в последний раз стоял с ним в этом вестибуле, отдавая дань уважения предкам. После инцидента с Калигулой – о чем оба более ни разу не говорили, – Кезон со всей возможной поспешностью съехал из дома. Он забрал с собой фасинум, несмотря на просьбу Тита о прежнем совместном владении амулетом, но с удовольствием оставил близнецу восковые эффигии: похоже, Кезону не было никакого дела до предков, включая даже отца. Кезон никогда ни о чем не просил Клавдия и отверг неоднократные призывы брата влиться в ряды авгуров или занять другой почетный пост, достойный его патрицианского статуса. Вместо того Кезон продал Титу свою половинную долю в александрийской зерноторговле, заявив, что не желает владеть имуществом. А куда девалась доля Кезона в семейном состоянии? Очевидно, он расточил ее среди последователей своего культа, которых в Риме оказалось куда больше, чем думал Тит. Кезон и Артемисия поселились в убогой конурке в Субуре. Кезона как будто совершенно не волновало то, что он скатился в нищету, а его поведение и верование с каждым годом становились все более причудливыми.

– Ты прекрасен! – сказала Хризанта, которая вышла в вестибул проводить Тита. На руках у нее спал их новорожденный сын Луций. Мальчик обладал удивительно густой для младенца шевелюрой и поразительно походил на деда.

Стоять перед образом отца в его же трабее, рядом с женой и сыном, – как подумалось Титу, мужчине не приходится мечтать о большем. Почему брат отвернулся от правильной жизни? Кезон и Артемисия не испытали даже родительского счастья, и явно по личному выбору, а не по прихоти случая. «Зачем приносить в столь порочный мир новую жизнь, особенно если мир этот близок к концу?» – сказал ему однажды Кезон. Очередная беседа, не кончившаяся добром.

– Что нынче за авгурство? – спросила Хризанта. – Какое-нибудь общественное событие в присутствии императора?

– Нет, ничего такого. Просьба о частном предсказании. Думаю, семейное дело. Дом находится на Эсквилине.

– Возьмешь паланкин? – Супруга имела в виду новомодное средство перемещения, носимое рабами, внутри которого можно было сидеть, а не полулежать, как в обычных носилках.

– Нет. Сегодня отличный осенний день, я пройдусь.

– Возьми в телохранители кого-нибудь из рабов.

– Незачем. Пойду один.

– Ты уверен? Одно дело гулять на Форуме, но через Субуру…

– Никто не тронет авгура, идущего по служебной надобности, – заверил ее Тит. Поцеловав жену и сына, он вышел.

В действительности он предпочел пойти один, потому что хотел нанести визит без риска того, что болтливый раб выложит все жене. По пути к упомянутому дому на Эсквилине он собрался навестить Кезона.

Проходя мимо Большого цирка, Тит заглянул внутрь осмотреть крупномасштабные обновления, которые завершили впритык к последним Секулярным играм[14]. Среди многих прочих усовершенствований туфовые воротца в стартовой зоне заменили мраморными, а вместо конических деревянных столбов по концам спина, разделительного барьера, установили обелиски из позолоченной бронзы. Нынче тут упражнялось всего несколько колесничих, которые гнали коней легким аллюром по огромному беговому тракту. Было очень странно видеть цирк безлюдным, а не заполненным восьмьюдесятью тысячами веселых и шумных зрителей.

Пересекая Форум, Тит гордо щеголял своей трабеей, кивал одетым в тоги знакомым и ненадолго задержался посмотреть на девственниц-весталок, шедших в храм священного огня.

За Форумом район респектабельных лавок и харчевен быстро сменился другим, все более непрезентабельным. На узких улочках перед игорными притонами, тавернами и борделями играли собаки и дети. Высокие многоквартирные дома скрадывали солнечный свет. Затхлый воздух все больше насыщался неприятными запахами, отсутствовавшими на чистых склонах Авентина.

Он отыскал пятиэтажное здание, где жил Кезон. Дом выглядел так, словно мог рухнуть в любой момент. Длинный участок одной стены, сооруженной из кирпичной крошки и известки, подпирали доски. Внутри на шаткой деревянной лестнице недоставало некоторых ступеней. Прислушиваясь к стонам и скрипам здания, Тит осторожно поднялся на верхний этаж и постучал в хлипкую дверь.

Открыл Кезон. Он отпустил бороду, а туника так истрепалась, что сквозь ткань просвечивал фасинум, висящий теперь не на золотой цепи, а на шнурке.

Кезон приветствовал Тита вежливо, но без особой сердечности.

– Входи, брат, – пригласил он.

Очутившись внутри, Тит покачал головой, не в силах скрыть смятение при виде убожества, в котором обитал Кезон. На полу громоздились спальные циновки. В соседней комнате ютились какие-то оборванцы и оборванки – приживалы, как предположил Тит. Адепты культа Кезона прославляли нищету, жили сообща и без разбора делились тем немногим, чем обладали.

Один из незнакомцев, белобородый человек в драной рясе, подошел поближе и уставился на трабею Тита.

– Неужели малый тоже наш брат? Авгур?

– Нет, брат, он не из наших, – улыбнулся Кезон. – Это мой близнец Тит Пинарий.

Неизвестный снова взглянул на Тита и рассмеялся: