Книга Искушение Данте - Джулио Леони

— Впрочем, никто здесь ни на секунду не заподозрил в убийстве такого великого мастера, как вы, — поспешно добавил он.

Пока Бруно Амманнати излагал свою версию мотивов убийства, Данте думал о загадочных тенях, которые он видел в подземелье. О людях, которых не знал даже Джанетто. Судя по всему, сидевшие вокруг стола в таверне тоже ничего о них не знали. Или знали, но сознательно пытались сбить Данте со следа.

— Однако все эти художники вместе с великим Джотто работали в Риме, украшая Вечный Город для предстоящего Юбилея, — настаивал Бруно. — Именно там и могло вспыхнуть соперничество, повлекшее за собой такие страшные последствия. А никого из упомянутых мастеров здесь не видели потому, что в толпе паломников, просителей, воинов и торговцев, снующих по улицам Флоренции, затеряться совсем не сложно.

— А кого же из упомянутых вами художников мастер Амброджо мог обидеть больше всего? — спросил Данте.

Никто не ответил, и все стали озадаченно переглядываться. Они явно колебались, не желая высказывать свое низкое мнение об искусстве того или иного художника, почти обвиняя его тем самым в убийстве.

— Вашей версией можно объяснить появление в мозаике Рима, — продолжал поэт. — Но почему мастер Амброджо не поместил старца в Рим, если все произошло именно там? И какой город изображен справа?

— Возможно, я могу ответить на ваш последний вопрос, — пробормотал Антонио да Перетола, и все повернулись к нему. — Это — Дамиетта.

Данте навострил уши.

— Дамиетта, — еще громче повторил Антонио. — С большими каменными воротами, украшенными львами. Мне объяснил это Бальдо.

— Так вы говорили об этом с хозяином таверны?

— Да. Кому же еще тут знать такие дальние страны? Для этого надо путешествовать за морем…

Данте внимательно осмотрел сидевших за столом, но никто не захотел ничего прибавить к словам Антонио да Перетолы.

— А вы не могли бы позвать сюда хозяина таверны? — спросил приор, глядя туда, где в конце зала голова Бальдо возвышалась над морем голов посетителей как колышущаяся на морских волнах тыква.

Молчавший до тех пор Веньеро встал и пошел к хозяину таверны. Он некоторое время говорил с Бальдо, и Данте заметил, как бывший крестоносец несколько раз удивленно посмотрел в его сторону. Потом Веньеро подвел Бальдо к остальным.

Подойдя к столу, хозяин таверны оперся о него уцелевшей рукой и с вызывающим видом взглянул поэту прямо в глаза. Его рука в толстой зеленой перчатке казалась выточенной из древесины того же дуба, что и столешница.

— Мне сказали, что вы хотите со мной поговорить, мессир.

Данте показалось, что Бальдо вот-вот переломит массивный стол пополам. Казалось, природа сжалилась над одноруким человеком и одарила его уцелевшую конечность невероятной силой. Впрочем, еще удивительное было то, что осталось от его второй руки. Из жилета торчало что-то вроде обрубка крыла, закрытого медной кастрюлькой.

Хозяин таверны перехватил взгляд Данте.

— Вам нравится мой Грааль? — с иронией в голосе спросил он, поднеся культю к самому носу поэта.

— Ты потерял руку в Дамиетте? — спросил поэт, не опуская глаз, хотя его и раздражало поведение Бальдо.

Неужели хозяин таверны пытается произвести на него впечатление своими увечьями? Словно Данте сам не видел при Кампальдино отрубленные руки, ноги и головы!

— Нет, мессир. Смерть начала преследовать меня в Акри. Но во время моих путешествий я много раз видел и Дамиетту.

— А правда, что стены Дамиетты украшены большими воротами из белого камня, на вершине которых восседают четыре льва? — вмешался Антонио, желая получить подтверждение своим словам.

— Так точно, мессир! Огромные ворота. Прямо как врата Ада. Сверху сидят четыре льва, готовые броситься на тех, кто вздумает их штурмовать. Но я думаю, что это гнездо порока должны охранять не львы, а драконы.

Казалось, Бальдо очень разволновался. Внезапно он хрипло запел:

«Per te venit hac tribulatio

O quam pravo ducti consilio

Exierunt Duces in praelio

Damiata tu das exilio

Maledicta fatorum series»[9].

При первых же звуках в таверне внезапно воцарилась тишина, Данте заметил, что у многих посетителей на глаза навернулись слезы. Все, даже самые робкие из них, сопереживали страданиям, которые пришлось вынести крестоносцам.

Дамиетта — цветок в долине Нила. Город-мученик, в котором христианские воины потерпели жестокое поражение. Город, дважды отбитый у сарацин и дважды потерянный благодаря упорному нежеланию крестоносцев покинуть его стены и отступить на позиции, которые было бы легче защитить… Защитников Дамиетты перебили, потому что к ним так и не прибыли подкрепления. Их предали. О них позабыли. Гордые до безумия тамплиеры, уверенные в своей непобедимости бросились в бой одни. А завидовавшие им рыцарские ордена бросили их на произвол судьбы и звериной жестокости сарацин.

Пятьдесят лет спустя христиане все еще переживали горечь этого поражения и искали тех, кого можно было бы в нем обвинить. Данте с детства помнил песню о подвигах флорентийского отряда, погибшего в Дамиетте.

— Ну вот! Слышали! — воскликнул обрадованный словами Бальдо Антонио.

— Возможно, — согласился поэт. — Но в этом случае мозаика намекает не на сам город, а скорее на его потерю. При этом мозаика становится еще загадочнее.

— Может, я могу вам кое-что подсказать, мессир.

Все повернулись к Веньеро. Капитан-венецианец сидел у края стола в некотором отдалении от остальных.

— Вы слышали, о чем поется в песне? O quam pravo ducti consilio — обманутые коварным советом! Защитников Дамиетты предали. Я тоже бывал за морем. Прежде чем обосноваться на суше, я много раз плавал с пилигримами, направлявшимися в Иерусалим. На борту моего корабля часто оплакивали павшую Дамиетту. В этой трагедии участвовали франки, ломбарды, тевтонцы и генуэзцы. И, конечно, рыцари Ордена Храма. Я слышал много рассуждений о том, кто из них больше других виноват в падении Дамиетты. Может, мастер Амброджо хотел изобразить в своей мозаике эти пять сил, выразив к ним отношение выбором материалов разной ценности?

— Изобразив низкой глиной тех, кто больше других виноват в этой трагедии! — воскликнул Антонио. — А кто-то не хотел, чтобы его обвинили в трусости, да еще и заявили об этом в одной из христианских церквей. Тем более в такой, где будет находиться капитул нашего Studium!

— И решился на убийство? — спросил Данте.

Никто не ответил, но молчанием было не воскресить мертвого художника, и скоро все стали оживленно обсуждать обе выдвинутые версии. Данте молчал и рассеянно слушал остальных. Выдвинув обвинение против французов или ломбардов в целом, он не нашел бы убийцу. Кроме того — если сюжет мозаики — предательство защитников Дамиетты — при чем здесь старец? Преклонный возраст — символ мудрости и добродетели, отказа от страстей. Зачем использовать этот символ, изображая предательство? И почему старец отправляется в Рим?