Книга ProМетро - Олег Овчинников

– Да вон! – Он указал подбородком. – Особенно блондинка. Нет, ну ты видел когда-нибудь такие ноги!

Я неопределенно мотнул головой.

– Ну, и что ты сидишь? – спросил Евгений уже через секунду.

– А что делать-то? – искренне удивился я. – Предложить ей пообщаться прямо в вагоне? На глазах у изумленных пассажиров? Вот они обрадуются!

– Э-э-э, голубчик! – Ларин надул щеки, опустил голову на грудь, отчего у него немедленно сформировался второй подбородок и зачем-то поправил оправу очков, которая и так неплохо держалась. – Как у вас все запущено! Это так просто не лечится. Тут нужен принудительный курс самкотерапии. И постельный режим. Полный постельный режим! – Затем он развоплотился в себя обычного, наклонился ко мне и громко, стараясь перекричать побирушкино «Кто сколько мооожете!», заговорил: – А тебе не по фигу? Я спрашиваю: не все равно, кто будет на тебя смотреть? Подумаешь – пассажиры! Ты их видишь в первый, и скорее всего, последний раз в жизни. Поэтому тебя не должно волновать, что они увидят и что подумают. Да ты понимаешь вообще, что если моя теория чекпоинтов вдруг окажется неверна, то мы рискуем никогда не выйти из вагона. Мы сдохнем здесь, сегодня, завтра или чуть позже. Понимаешь? А ты зачем-то тормозишь… Прячешься от женщины, которая встречается, наверное, раз в жизни. Их, таких, может, всего четыре во всем мире осталось! Так что давай! – Он легонько подтолкнул меня в спину.

– Куда давай? – Я почувствовал себя неловко, будто рядовой, которого веселые товарищи по взводу вытолкнули из строя и теперь не пускают обратно. – А она того?.. Дастся? – Слово не нравилось мне ужасно, как и ситуация, в которую я сам себя вовлек.

– О-ой! – выдохнул Женя устало. – Ну ты и балда! Куда ж она денется? Так что все, иди! – И он в буквальном смысле поднял меня на ноги.

– Эй! А ты сам что же? – нашелся я.

– А что я? – он, казалось, удивился.

– Чего сидишь? Мы же все равно скоро сдохнем, а такие женщины – раз в жизни… и все такое.

– А-а… Да что-то не хочется пока. – И Ларин, откинувшись на спинку сиденья, сплел руки на груди.

А я остался стоять, тупо выслушивая обещание мужчины с газетой: «А на двенадцатой странице вы можете увидеть фотографию обнаженной…» Потом снял куртку и бросил ее на сиденье, словно опасался, что за время моего отсутствия кто-нибудь покусится на мое место. Но даже в рубашке мне было нестерпимо жарко. Однако сильнее жары меня беспокоила головная боль, волнами проходящая от висков к затылку. В сущности, в ней не было ничего странного, учитывая что по количеству присутствующих внутри напитков мой организм почти сравнялся с шейкером какого-нибудь трудолюбивого бармена.

Отступать было поздно и, если честно, немного лень, так что я поплелся в дальний конец вагона, мимо мужчины с газетой и парня с электродрелью. И только отмерив пятнадцать «гигантских» шагов по направлению к заветной цели и собираясь в форсированном темпе пройти оставшиеся три «лилипутских», я с неожиданной отчетливостью понял, что именно будет дальше. Я, конечно, сделаю это топ-топ-топ по проходу, а затем – маленькое заключительное ш-шарк влево. Влево, а не вправо! Не туда, куда мне хотелось, а туда, куда имело смысл! Охваченный бессильной тоской, я подумал: «Почему? Почему так всегда бывает? Почему мы любим одних… говорим о любви другим… а занимаемся ею вообще с третьими?..»

– Меня Павел зовут, – сказал я девушке в растянутом на груди белом свитере, опускаясь рядом с ней на сиденье. – А тебя?

Она заметила меня, конечно же, еще на подходе, но сделала вид, что увидела только сейчас. Театр, театр! Повернулась, внутренне напрягшись, смерила взглядом. Интересно, не похож ли я сейчас на подвыпившего вагонного ловеласа? Не хотелось бы. Я ведь совсем не такой, это все обстоятельства.

– Надя, – ответила она. Голос, кстати, тоже ничего. С таким было бы приятно поболтать по телефону… И заплатить потом «только за междугородный разговор».

Теперь нужно что-то быстро сказать или сделать. И совершенно неважно, что именно, главное, быстро. Пока допинг еще циркулирует в крови теплым Гольфстримом, пока не прошла решимость.

– Ну что, так и будем сидеть?

– А что? – удивилась она.

– Пошли! – И пусть моей сестрой на сегодня станет краткость.

Я взял ее за руку.

– А куда? – Удивление на ее лице сменилось заинтересованностью. Уголки губ изогнулись в улыбке, в которой я прочел такое понимание, что мне на секунду стало неловко.

Она поднялась, опершись на мою ладонь. Я встал рядом, позади нее, положив одну руку на талию, которая оказалась на удивление тонкой, что при таком размере бюста было совершенно не обязательно. Ее тонкие коротковатые пальцы были неожиданно холодными; в просторной топке вагона в них хотелось спрятать лицо. Почти танцевальная позиция. Дама приглашает кавалера и становится к нему спиной. Жаль динамик не вовремя замолчал, сейчас бы чего-нибудь медленного, романтического, вроде:

«Паровоз твой мчит по кругу,

Рельсы тают, как во сне,

Машинист и сам не знает,

Что везет тебя ко меня».

Можно и «влюбленные в белом купе, постель холодна как лед», но будет уже не так в тему. Это не купе. И даже не плацкарта. А вот постель, особенно холодненькая, пожалуй, не помешала бы.

Я мягко сориентировал партнершу в направлении двери в некое подобие тамбура, соединяющего наш вагон с соседним, погруженным в таинственную темноту, и легким толчком задал ей начальное ускорение.

– Да куда? – раздраженно спросила она.

Я ответил, трогательно грассируя, подражая голосу то ли Владимира Ульянова, то ли его однофамильца Михаила, исполняющего на киноэкране роль вождя:

– Впе’ед, Надюша, только впе’ед!

Я уверенно шагнул к запертой двери, и тут произошло странное. Хотя «произошло», наверное, неподходящее слово, потому что подразумевает некое действие, протяженное во времени, а тут ничего подобного не было. Просто вот только что мы с Надей стояли в полуметре от застекленной желтой двери, ведущей из вагона в темноту, а потом – р-раз! – и дверь перед нами стала деревянной, полированной, со скрученной ревматизмом пластмассовой ручкой и числом 407 на табличке вверху.

И что самое странное, никакого «р-раз!» на самом деле не было!

– П’ошу!

Я повернул ручку и распахнул перед дамой дверь, за которой нашему взору явился крохотных размеров неосвещенный коридорчик. Надежда выдержала нерешительную паузу и вошла. Я последовал за ней, одной рукой прикрывая дверь, а другой уже лаская ближайшую стену в поисках выключателя. Под потолком вспыхнул тусклый свет, но еще до того, как он осветил тесное помещение, половину которого занимал холодильник с закругленными углами, затем, одну за другой, три двери, ведущие в ванную, туалет и жилую комнату, и, наконец, подвешенную к потолку гирлянду из сушеных мужских носков, похожую на иллюстрацию к древней фразе «все флаги в гости будут к нам!», еще до этого я по некоторым признакам догадался, что мы удивительным образом перенеслись в незнакомую комнату в чьей-то общаге.