Книга Иллюзия "Я", или Игры, в которые играет с нами мозг - Брюс Худ

Память как куча компоста

Все мы знаем, что можем что-нибудь забыть, но обнаружить, что воспоминание сфабриковано, – это нечто другое. Это шокирует, поскольку заставляет нас сомневаться в своем собственном разуме. Если все мы способны живо припоминать события, которые никогда с нами не происходили, то это подрывает надежность памяти и в конечном счете саму реальность нашего Я. Подобный шок возникает потому, что иллюзия себя включает представление о том, что мы знаем свое сознание и распознаем свои собственные воспоминания. Но мы ошибаемся. Причина столь болезненного воздействия ложных воспоминаний состоит в том, что многие люди не понимают, как работает память. Психологи Дэн Саймонс и Крис Шабри недавно опросили 1500 взрослых американцев и обнаружили глобальное заблуждение, которого придерживаются люди[193]. Приблизительно двое из трех взрослых (63 %) полагали, что память работает как видеокамера, записывая опыт, который позже можно воспроизвести. Половина респондентов были уверены, что как только информация запечатлена, она остается неизменной. Эта ошибочная концепция объясняется аналогией с другими способами хранения информации. Распространенная метафора, используемая для описания человеческой памяти, – это сравнение с обширной библиотекой, где хранятся тома с информацией. Это не так. Человеческая память не похожа ни на компьютерный жесткий диск, ни на доисторическую чистую табличку, на которой жизненный опыт оставляет свои следы.

Наша иллюзия себя настолько переплетена с личными воспоминаниями, что, когда мы припоминаем событие, мы уверены, что восстанавливаем точный эпизод нашей истории.

Если какая-нибудь метафора и годится для описания памяти, то это компостная куча, находящаяся в состоянии постоянной реорганизации компонентов[194]. Впечатления укладываются в мозг, как садовые отходы, сгребаемые в компостную кучу. И совсем недавние пополнения этой кучи вначале сохраняют структуру и множество деталей, но со временем они постепенно разлагаются, перемешиваются и интегрируются с остальным опытом. Некоторые события особенно выделяются и долго не разлагаются, но это редкий случай. Остальное превращается в сплошную перемешанную массу. Когда речь заходит о памяти, Дэн Саймонс напоминает нам, что «люди склонны гораздо больше доверять точности, полноте и жизненности своих воспоминаний, чем воспоминания того заслуживают»[195].

Наша иллюзия себя настолько переплетена с личными воспоминаниями, что, когда мы припоминаем событие, мы уверены, что восстанавливаем точный эпизод нашей истории, как будто открываем фотоальбом и рассматриваем старый снимок. Если мы впоследствии обнаруживаем, что эпизода никогда не было, то все наше Я ставится под сомнение. Но это лишь потому, что мы пребываем в иллюзии, что наше Я имеет надежную историю.

Вспомнить не все

В голливудской версии замечательного рассказа Филиппа К. Дика «Продажа воспоминаний по оптовым ценам»[196][197], Арнольд Шварценеггер играет роль Дугласа Куэйда, борца за свободу марсианской колонии, которому была имплантирована ложная память о том, что он является строителем, работающим на Земле. Экранизация под названием «Вспомнить все» («Total recall»)[198]– это остросюжетный триллер с заговором, полным поворотов и вывертов. К дискуссии о Я он имеет отношение потому, что личность Куэйда изменилась, когда изменилось содержимое его памяти. Именно поэтому Элизабет Лофтус так ужаснулась, узнав, что у нее тоже бывают ложные воспоминания. Это означает, что мы не обязательно являемся теми, кем себя считаем. Наша личность есть сумма наших воспоминаний, но оказывается, что воспоминания текучи, изменяемы сопутствующими обстоятельствами, а иногда и просто фабрикуемы. Таким образом, мы не можем доверять им, и наше чувство Я скомпрометировано. Обратите внимание, что это приводит нас к очевидному парадоксу: без ощущения Я воспоминания не имеют смысла, и в то же время Я представляет собой продукт воспоминаний.

Возможно, именно поэтому не существует воспоминаний о младенчестве. В младенческом возрасте мы не обладаем Я, т. е. способностью интегрировать свои переживания в осмысленные истории. У нас нет ощущения Я, в которое мы могли бы интегрировать новый опыт. Оно требует опыта – в частности, перенятого у старших. Приблизительно около двух лет дети начинают говорить с родителями о прошедших событиях. Дети, чьи родители проводят много времени, разговаривая с ними и обсуждая прошедшие события в возрасте от 2 до 4 лет, гораздо лучше помнят свою жизнь в 12–13 лет.

И это не просто проблема языка, важен способ обсуждения событий с детьми. Структурируя ранний опыт своих детей, родители обеспечивают им возможность организовать их переживания в осмысленные истории, потому что проще помнить истории, когда мы становимся в них главным персонажем. Взрослым необходимо организовать переживание и его контекст в единое цельное представление о событии, имеющее смысл для ребенка, что приведет к надежному кодированию и хранению информации в мозге ребенка[199]. Десятилетия психологических исследований доказали, что смысл и контекст существенно улучшают припоминание.

Именно поэтому специалист в области памяти Марк Хоу утверждает, что малышам, которые не проходят зеркальный тест Гэллапа, не хватает ощущения Я, и поэтому их воспоминания превращаются в несвязанные события – впечатления, у которых нет никакого значительного смысла[200]. Чтобы воспоминания обладали смыслом, они должны быть нанизаны на стержень Я. Однако Филипп Рошá, проводящий пожизненное исследование развития Я, утверждает, что зеркальный тест у людей на самом деле служит оценкой наличия самоосознания в том плане, как ты выглядишь в глазах других[201]. Он рассуждает, что в 18 месяцев дети не беспокоятся о том, как они выглядят со стороны, и поэтому не особо озабочены красной кляксой на своем носу. Где-то ко второму году жизни дети становятся более озабоченными своим внешним видом и тем, как их видят другие.