Книга Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века - Василий Галин

Конечно, среди российских либералов есть и честные, и даже патриотичные люди, однако проблема в том, что многие из них почти не изменились с появления первых их представителей во времена Екатерины II [508]. И. Бунин, хорошо знавший своего брата либерала, в начале XX в. писал: «Длительным будничным трудом мы брезговали, белоручки были, в сущности, страшные. А отсюда, между прочим, и идеализм наш, в сущности, очень барский, наша вечная оппозиционность, критика всего и всех: критиковать-то гораздо легче, чем работать» [509]. Отсутствие собственных созидательных идей у российских либералов И. Бунин объяснял какой-то старой русской болезнью — «это томление, эта скука, эта разбалованность — вечная надежда, что придет какая-то лягушка с волшебным кольцом и все за тебя сделает…» [510].

Впрочем, зачастую грань между либеральной оппозицией и властью весьма условна. Как заявляет сам А. Чубайс, один из духовных лидеров оппозиции: «Сегодня страна живет по нашей, «правой» идеологии» [511]. Создается ощущение, что власть и оппозиция отличаются друг от друга лишь оттенками, отражающими интересы и борьбу различных олигархических кланов за власть и влияние. Примером в данном случае могут служить планы по дальнейшему развитию неолиберальных реформ в России, о которых дает представление, например:

— «Стратегия — 2020» правительственная программа развития России, подготовленная либертарианцами 1990-х, предусматривающая «радикальное сокращение прямого участия государства в экономике» [512]. Начать предлагается с тотальной приватизации государственной собственности, в частности, в 2012–2017 гг. таких высокоприбыльных и высоколиквидных активов, как «Роснефть», «Зарубежнефть», «Транснефть», «Аэрофлот», «Уралвагонзавод», «РЖД», «Совкомфлот» и т. п. на общую сумму, по разным оценкам, 2–6 трлн руб. [513] Причем приватизация будет проводиться не за счет продажи долей, принадлежащих государству, а посредством дополнительных эмиссий акций. Вследствие этого, средства от приватизации достаются не бюджету, а самим корпорациям [514]. Нетрудно догадаться, у кого окажутся эти золотоносные активы. По крайней мере, имеющий в этом деле, наверное, наибольший в мировой истории опыт, А. Кох в подобной ситуации не сомневался: «в результате этого перераспределения богатств (приватизации) богатые опять станут богаче, потому что они купят собственность, которая будет приносить доход» [515]. Возможен и другой исход: активы могут достаться иностранным инвесторам, но это порождает лишь новую угрозу [516].

— предложение правительства передать средства суверенных фондов, государственный долг, и наконец, пенсионные накопления, всего порядка 10 трлн руб., в управление коммерческой структуре — ОАО Росфинагентство, учредителем которой выступит государство [517]. Очевидно, форма ОАО выбрана не случайно, так как страсть к приватизации рано или поздно приведет Росфинагентство туда же — на фондовую биржу, и, очевидно, с теми же последствиями.

— предложение по инициативе одного из ведущих миллиардеров М. Прохорова, Российского Союза промышленников и предпринимателей (2011) по реформированию трудового законодательства. Понимание его направленности дает пункт о введении 60-часовой рабочей недели. Правда, из них 20 часов являются добровольными, т. е. зависят от желания работника поработать дополнительно по основному месту работы [518]. Проблема заключается в том, что работодатель может не избежать соблазна, постепенно снижая зарплату (например, индексируя ее ниже уровня реальной инфляции), вынудить работника тем самым «добровольно» работать все больше и больше, за все меньшие деньги, не говоря о том, что работодатель сразу же избавляется от необходимости оплачивать сверхурочные…

— заявление вице-премьера РФ А. Дворковича: «Мы не можем себе позволить одновременно иметь очень высокий уровень социальной защиты в системе, построенной на патерналистских принципах, одновременно очень большую армию и одновременно очень большой объем госсобственности, но еще и заодно очень низкие цены на энергоносители внутри страны» [519]. Очевидно, пришла пора скинуть вуаль и показать истинное лицо российского либерализма…

Несмотря на все проблемы, порождаемые социальным неравенством, на них можно было бы закрыть глаза. Ведь если взять для оценки состояний миллиардеров срок не 20 лет, а три-четыре столетия, то российские миллиардеры практически ничем бы не выделялись на фоне своих коллег из, например, таких благопристойных стран, как Англия, США или Франция. И не только размерами, но и во многих случаях способами создания стартовых капиталов. Взять, например, «баронов-разбойников» в США второй половины XIX — начала XX в.; или колониальный беспредел просвещенных европейцев, который, по словам Г. Уэллса, приводил «к ужасающим зверствам» [520]; или образцовую Швецию, где, по словам П. Энглунда, «липкие от крови фамильные состояния, (созданные во время войн XVI–XVII вв.) в некоторых случаях существуют и поныне» [521]. Однако у современной России на то, чтобы стать цивилизованным государством, нет столетий, нет даже десятка лишних лет.

Проблема гипернеравенства не представляла бы серьезной угрозы, если бы существующая модель обеспечивала экономическое и социальное развитие страны и давала надежды на будущее. Самым страшным является то, что российская экономика, начиная с 2000-х гг., внешне демонстрируя рост, на деле не развивается, а наоборот деградирует [522]. Наглядным, хотя и далеко не всеобъемлющим, индикатором этого процесса является рост ее зависимости от сырьевого экспорта: так, если в 1985 г. — на пике поступлений от экспорта нефти и газа, их доля в ВВП составляла ~4 % ВВП [523], а в доходах бюджета СССР ~9 %, то в 2012 г., по словам замминистра экономики РФ А. Клепача, роль нефтегазовых поступлений в экономическом росте страны оказалась практически исчерпана: «они составляют ~25 % от нашего ВВП, ~30 % доходов бюджетной системы [524]. Темпы роста российской экономики сегодня уже на 80 % зависят от нефтегазовой отрасли » [525] .

С 2008 г. Россия занимает первое место в мире по экспорту нефти и газа [526] , и это можно было бы считать достижением. Проблема в том, что в отличие от западных конкурентов Россия экспортирует в основном не конечный продукт, а сырье [527], [528]. Отличие от восточных состоит в том, что при существующих объемах добычи, советского нефтяного наследства России хватит всего на 15–20 лет [529], а, например, странам ОПЕК — на 100–150 лет. Зато Россия еще имеет самые большие в мире запасы газа. При существующих темпах добычи его хватит более, чем на 70 лет, но в случае, если за счет газа придется компенсировать снижение добычи нефти, срок сократится — до 30–40 лет.

Есть, правда, у России еще недоказанные запасы нефти и газа (хватит еще лет на 50), но они преимущественно находятся в Арктике, и их добыча потребует таких инвестиций и технологий, которыми сегодня Россия не располагает. Снижение цен на нефть, вследствие кризиса или успеха сланцевых технологий, сделает инвестиции в арктический шельф нерентабельными, чему может служить пример с отсрочкой освоения Штокмановского месторождения. Видимо, средств уже не хватает даже на освоение разведанных месторождений «в ближайшие 10–20 лет, — предупреждает министр энергетики А. Новак (2012 г.), — может произойти снижение объемов добычи нефти в России… с 500 до 370 млн тонн» [530]. У Газпрома, очевидно, также есть серьезные проблемы, на что указывает падение стоимости его акций за 2008–2012 гг. более, чем в 3,5 раза, даже несмотря на то, что в 2011 г. Газпром стал самой прибыльной компанией мира [531].