Книга Микроурбанизм. Город в деталях - Ольга Бредникова

Важный вклад в производство полифоничного дворового саундскейпа местные жители делают посредством собственных голосов. Двор наполняется многоадресными материнскими призывами “Домой!”, а вместе с ними – детскими именами: “Сначала «Леша!» кричала, а теперь «Артем!»” (Инф. 2) – и безымянными репликами в адрес мам, пап и бабушек с дедушками, детским же беззаботным смехом или плачем из-за расшибленной коленки, а также “щебетом” самых маленьких в песочнице, командными перекличками, криками “Гол!”, а время от времени – ночными хохотом и бранью.

Территория двора – арена, стадион, расчерченный мелом для классиков асфальт, клуб под открытым небом – становится источником целого множества звуковых свидетельств игровой активности. Аудиальное измерение приобретает веселье детей, теребящих велосипедный клаксон, тарахтящих пустыми консервными банками, сходящихся в азарте “войнушки” импровизированными щелкающими клинками[145], “лупящих по мячу так, что гвозди из забора вылетали”[146], или же организующих граничащие с хулиганством развлечения: “Разогревать аэрозольные баллоны с целью их разрушения ‹…› что сопровождалось громким хлопком”[147]. Взрослые на досуге шумят не так разнообразно: в основном кидая на стол звенящую мелочь и кости или предаваясь вредным привычкам: “Они ж не просто выпивают, они орут, они матерятся… и музыка у них из машины… бумкающая” (Инф. 2).

Звук во дворе производят не только отдыхая, но и вынужденно (набирая комбинации цифр на дисплее домофона, чтобы попасть в подъезд) или “по делу”: при починке машины, выбивании пыли, подпиливании деревьев. Даже приготовление пищи приобретает аудиальную форму. Например, из кухонных окон одной из квартир (где предположительно обитает семья гурманов) с завидным постоянством раздается жужжание миксера, разнообразные постукивания (венчика для взбивания – об миску, ножа о деревянную доску), иногда – удары молотка по орехам, а из-за близости к окну газовой плиты “слышно даже шкворчание еды на сковороде” (Инф. 3).

Локальный звуковой арсенал не исчерпывается тональностями, вызванными человеческой деятельностью: помимо людей конструкторами дворового саундскейпа выступают явления природы (раскачивающий сухие стволы ветер или барабанящий по крышам и навесам дождь), животные – “коты, такие выдают, бывает, рулады” (Инф. 2), поздним вечером – летучие мыши, а чаще всего – птицы: “стрижи нас радуют, хоть они и пищат, но это приятный звук все же” (Инф. 1), “воробьи выводят там птенцов, вот эти желторотики, начинается у них утро, они пищат” (Инф. 2), “синички, вот сейчас солнышко начнется они “ти-ти-ти-ти” (Инф. 1), “голуби, гуль-гуль-гуль-гуль” (Инф. 1).

Несмотря на такую мозаичность и рандомность, звуковым сюжетам двора присуща если не упорядоченность, то некоторая цикличность. Наблюдать ее можно при самом разном хронологическом приближении: в масштабах суток – “Утренние звоны колокольчиков – то с села приехали частники с молоком”[148], дней недели – “суббота-воскресенье, приходят ребята с утра и начинают мячом «бах-бах» (Инф. 2), сезонов – “ласточки… вот первого августа, каждый год выхожу на балкон – их нет. Они улетают… и затихает” (Инф. 2), календаря праздников – “Ой, мама дорогая, тут до 2 часов ночи, тут не только на Новый год, тут с вечера 31-го декабря начинают взрывать [петарды]” (Инф. 2), а иногда – в связи с малопредсказуемым поведением погоды (“У нас тихо… когда снег” – Инф. 2). Закономерные аранжировки и фоны не всегда воспринимаются безболезненно: “Особенно, блин, классно слушать это в субботу часов примерно в семь утра в течение получаса [о молочнике]”, “Когда учились в школе во вторую смену, ненавидели эту тетку с колокольчиком и сопрано ‹…› Поспать подольше не удавалось”, в то время как отступления от них сопровождаются недоумением: “Я ещё удивляюсь, говорю: что́ это коты разорались, не весна вроде?” (Инф. 2).

Звуки двора становятся одним из элементов городской повседневности. В то же время, выделяясь на уровнях архитектуры и практик обживания, придомовые пространства обладают особой аудиальной темпоральностью, более или менее автономной относительно “ритмов и каденций городских улиц”[149]. Если звуковая атмосфера заводов или дорожных артерий в большей степени подвержена влиянию производственных распорядков и расписаний фабричных гудков, шума пробок, прибывающих поездов, то пик дворовой шумовой активности приходится на вечернее “свободное время”, значительную часть которого жители жаркого южного города традиционно проводят на открытом воздухе. Уличные и дворовые ритмы смешиваются, накладываются друг на друга. Так, из-за близости светофора звуки детской площадки то поглощаются волной шума трогающихся с места авто, то отчетливо проступают, когда горит зеленый свет пешеходам. Равномерное чередование этих шумовых “приливов” и “отливов” изредка нарушается из самих пределов двора – например, рычанием отъезжающего от подъезда автомобиля или мопеда. В “спортивной” части двора локальные ритмы, обретая отчетливую звуковую форму и заглушая общегородское присутствие, расставляют приоритеты и вносят коррективы в режимы аборигенов-слушателей. Так, воскресное утро с его пустыми проспектами может обернуться для “местных” хроническим недосыпанием вместо законного отдыха: “Я ж почему хочу спать все время – выходные, я только могу выспаться, когда приходят ребята с утра ‹…› мяч, крики, болельщики” (Инф. 2), обнажая оборотную сторону привычного дворового уюта.

В пространном, как принято выражаться у интернет-юзеров, “облаке тегов” вокруг двора традиционно витает дух “тихого уголка”[150]. Встречаются по-настоящему тихие дворы, однако в качестве “тихого” может быть опознано и придомовое пространство, полное звуков – субъективно, условно, в сравнении с улицей: “Визг тормозов, грохот там на перекрестке на этом… а вот сюда во двор, это просто спасение у нас” (Инф. 1). Горожане по-прежнему предпочитают видеть в раме окна двор: “Если были бы окна во двор, это было бы шикарно, это было бы… вообще кардинально все изменяло бы” (Инф. 5), попутно оправдывая локальные несовершенства звукового климата: “Ну это ребята, они же не каждый играют… им же надо где-то играть” (Инф. 2), “Ну машина иногда заедет, но это нормально, это не сильный звук” (Инф. 5). Но, несмотря на несколько идиллические описания, сам миниатюрный хинтерланд едва ли когда-то погружается в абсолютное молчание – скорее можно говорить о его более тонкой, одушевленной и гармоничной аудиальной организации. В современном городе, заполняющемся шумами и сигналами механизмов, а также фразами рекламных объявлений, двор по-прежнему остается контейнером для узнаваемых голосов, знакомых имен и любимых мелодий.