Книга Тень Торквемады - Виталий Гладкий

В конечном итоге высочайшим королевским повелением ряд профессий присоединили к списку полезных и вычеркнули из числа подлых. Подлых профессий осталось совсем мало. Разве что нотариусы. Ведь они подло берут деньги с доверчивых простаков и ничего полезного не производят; но какой-то толк от них все же есть, потому что этот мир немыслим без стряпчих. В конце концов их тоже вычеркнули. Не повезло лишь жонглерам и проституткам.

Первые по-прежнему исполняли танцы, противные взгляду истинного христианина, а вторые торговали своим телом налево и направо, уводя из семьи честных мужей и смущая их благочестивых жен.

Но тут появился епископ Томас Кобхэмбский. Ему пришло в голову написать сочинение под названием «Руководство для исповедников», посвященное проституткам. В этом сочинении он представлял проституток как наемников для служивых людей, особенно для купцов, которые подолгу пребывают в дороге. А поскольку торговля превратилась в двигатель прогресса, то и миссия проституток оказалась невероятно высока. Тем более что выполнялась она с риском для жизни и здоровья.

Святой отец так увлекся описанием нелегкого труда проституток, что в кругах адептов началось брожение. «Руководство для исповедников» передавалось из рук в руки, ибо человек ничтожен и подвержен слабостям. Это привело к неслыханному шагу — исключению проституток из числа подлых профессий. Так в Испании осталась всего одна подлая профессия — жонглеры. Их теперь презирали даже проститутки, не говоря уж о суконщиках и нотариусах.

Тем временем Антонио де Фариа рассказывал:

— …Когда тебя совратил своими сладкими речами и сманил этот твой монах Ксаверий, я с небольшой эскадрой решил отправиться на зимовку в Сиам, чтобы продать там товары и разделить добычу уже звонкой золотой монетой, которая будет выручена от этой продажи. Команды судов поклялись соблюдать эти соглашения, и все мы приложили свои руки к составленной по этому случаю бумаге. А после встали на якорь у некоего острова, прозванного Разбойничьим. Он был выбран из-за того, что лежал ближе других к открытому морю. Поэтому сняться с рейда и отправиться дальше можно было с первым дыханием муссона. Двенадцать дней мы стояли на якоре, томясь желанием поскорее отплыть в Сиам, но тут наступило октябрьское новолуние, которого мы всегда опасались. А с ним судьбе угодно было наслать на нас такой ветер и дождь, что в буре этой было нечто сверхъестественное. К несчастью, нам не хватило канатов, так как запасные покрылись плесенью и наполовину прогнили, а между тем море становилось все неспокойнее, зюйд-остовый ветер захватил нас с незащищенной стороны и погнал к берегу. Мы срубили мачты, скинули за борт надстройки на носу и на корме, и все, что возвышалось над верхней палубой вместе с расположенным там грузом, пустили в ход насосы, а к канатам на шпилях стали крепить вместо якорей крупные орудия, сняв их с лафетов. Но ничто не помогало. Темнота была кромешная, вода — ледяной, море — бурное, ветер — необычайной силы, валы — огромных размеров и высоты, а ярость стихий столь велика, что нам оставалось уповать лишь на милосердие Господа. Но в два часа пополуночи на нас налетел такой шквал, что все четыре судна сорвало с места и разбило о берег, причем погибло пятьсот восемьдесят шесть человек и в их числе двадцать восемь португальцев…

Антонио де Фариа скорбно склонил голову, перекрестился, осушил кубок до дна — помянул боевых товарищей — и продолжил свое повествование:

— Все те, кто по милости Всевышнего оказался спасенным (а осталось нас в живых всего пятьдесят три человека; из них — двадцать два португальца, остальные — рабы и матросы), укрылись нагие и израненные в прибрежной топи, где и оставались до рассвета. А когда наступило утро, мы выбрались на берег, который был весь усеян трупами. Зрелище это столь ошеломило и ужаснуло нас, что не было никого, кто не бросился бы на землю, горько оплакивая погибших, и не бил бы себя с отчаяния по лицу. Пришлось мне пустить в ход все свое красноречие, чтобы приободрить людей и убедить в том, что если при этом крушении мы потеряли пятьсот тысяч крузадо, то в недалеком будущем приобретем их вдвое больше. Речь мою выслушали с плачем и отчаянием, но затем все-таки занялись делом. Два с половиной дня ушло на то, чтобы похоронить трупы, лежавшие на берегу. За это время нам удалось спасти кое-какие поврежденные водой припасы. Хоть их и было порядочно, но воспользоваться ими мы могли лишь первые пять дней из пятнадцати, в течение которых мы оставались на острове, ибо они пропитались морской водой, стали быстро портиться, и их уже нельзя было употреблять в пищу. На пятнадцатый день, ранним утром, мы заметили, что к острову приближается какое-то судно. Мы не знали, зайдет оно в гавань или нет, но решили спуститься к тому берегу, где потерпели крушение. Примерно через полчаса мы увидели, что судно это небольшое, а потому вынуждены были снова скрыться в лесу, чтобы нас не испугались. Оно зашло в гавань, и мы увидели, что это небольшая джонка. Экипаж — это были китайцы — пришвартовал ее к высокому берегу реки, впадавшей в бухту, чтобы воспользоваться сходнями. Когда все люди сошли на берег, а было их человек тридцать, они немедленно начали набирать дров и воды, стирать платье, готовить пищу или просто бродить по острову. Мы подобрались поближе к джонке, я дал знак, и все бросился бежать к судну. Мы завладели им мгновенно, так как никто не оказывал нам сопротивления, отдали швартовы и отошли от берега на расстояние выстрела из арбалета. Китайцы, никак этого не ожидавшие, едва услышав шум, бросились на берег. Но когда увидели, что их джонка захвачена, застыли на месте, не зная, что предпринять. А когда мы дали по ним выстрел из небольшого чугунного орудия, которым было вооружено их судно, они скрылись за деревьями, где начали оплакивать свою горькую долю, — точно так же, как мы до этого оплакивали нашу…

Досказать свою историю Антонио де Фариа не успел. Дверь каюты отворилась, и на пороге встал Альфонсо Диас.

— Прошу прощения, сеньоры, но вас, — он указал на Фернана Пинто, — просят сойти на берег.

— Кто? — спросил Пинто.

Капитан «Ла Маделены» состроил гримасу, молча ткнул пальцем в потолок каюты, и сразу все стало ясно. «Опять инквизиторы?!» — с недоумением подумал фидалго. Они вроде все обговорили, и Фернан Пинто надеялся уже не встречаться с представителями Общества до самого возвращения из путешествия… если он, конечно, вернется. Воспоминание о встрече с доном Фернандо Вальдесом вызывало в его душе неудержимую дрожь, а ладони сразу становились потными.

На пристани его ждал не возок инквизиции, а добрый конь андалузской породы. На таком не грех было проехаться даже самому королю. Там же находились и сопровождающие — четверо молчаливых идальго, в которых искушенный авантюрист сразу признал «мирских братьев». Значит, ему предстоит аудиенция у кого-то из высокопоставленных иезуитов. Кто бы это мог быть?

После часа быстрой езды они оказались далеко за городом, в премилом поместье. Оно содержалось в идеальном порядке: аккуратная, нигде не порушенная ограда из розового камня, увитая плющом, чисто выметенные аллеи небольшого сада, ровно подстриженные кустарники и двухэтажная вилла в мавританском стиле с внутренним двориком, в котором находился небольшой водоем с фонтаном и рыбками.