Книга Повелитель монгольского ветра - Игорь Воеводин

– Но ты же сам говоришь, что почти ничего из своей жизни не помнишь!

– Я не помню зла, потому что больше не могу его помнить. Я не помню добра, потому что не богоугодное это дело запоминать, кому и когда что хорошего ты сделал. Что же касается золота… На твоей пайцзе-наколке видно точное место. На моей – хирурги заштопали, я помнил, всю жизнь помнил, да забыл…

Рита, сидевшая на полу и болтавшая в воде ногой, резко повернулась.

– Слушай, ты опять за свое?! «Забыл» да «забыл»! Есть-пить ты не забыл, а все остальное «не помню»?!

Энгр, мельком взглянув на нее, ответил, пожав плечами:

– Меня лечили… Я попросил, чтобы меня так закодировали, чтобы я не мог больше делать зло…

– Слушай, ты, шиза! – Рита попыталась встать, перенеся ноги в лодку, но байда заколыхалась, и она плюхнулась на банку. – Не парь нам мозги, понял?! Так не бывает!

Энгр, еще раз пожав плечами, спросил Бек-хана:

– Так мы едем?

– Едем.

– Куда прикажете?

Энгр покосился на хозяина лодки, но тот, с полувзгляда договорившись с товарищем, уже давно направился к магазину с продубленной ветрами, выжженной солнцем вывеской, на которой выгоревшими, выцветшими буквами было написано: «Товары повседневного спроса».

Мимо урочища Бабья коса, прямо, остров Средний… Мотор взревел и застучал дробно и часто. Беленые домики поселка остались позади, и лодка шла к морю одной из многих десятков проток. Ивы местами переплетали ветви, тянулись друг к другу с противоположных берегов, и тогда лодка скользила в блаженной прохладе. Местами протока становилась шире. То орел взмывал в небо с подтопленной коряги, то цапля пряталась в камышах, то опрометью бросалась в кусты водяная крыса. Внезапно кусты и деревья кончились, лодка вырвалась на большую воду, и Рита ахнула – сколько хватало глаз, по бесчисленным маленьким островкам розовым бесконечным ковром цвели лотосы. Их были тысячи и тысячи, нежные лепестки плыли над водой…

Два взрослых аиста, потревоженных мотором, снялись с гнезда и тяжело летели от берега вдаль. Аистенок, долговязый и неуклюжий, недоуменно провожал взглядом родителей, а они летели чуть впереди байды, уводя людей подальше от гнезда. Внезапно они повернули вспять и отстали, а впереди замаячил остров Бабий.

– Наш следующий, – спокойно сказал Энгр и отвернулся к воде. Ровно работал мотор, Бек-хан курил, поутихла и Рита. Бесконечные, бескрайние воды расстилались вокруг, и даже стук мотора не мог осилить этой тишины.

…Остров Средний открылся, когда солнце, давно миновав зенит, казалось, вот-вот вскипятит воду. Люди то и дело мочили в волне платки, но это не спасало.

Заросли неприветливо встретили лодку.

– Ну, и куда теперь? – недоуменно спросил Бек-хан и вдруг увидел тихую заводь и крохотный пляж.

Байда с выключенным мотором толкнулась в песок, и Рита спрыгнула. Вытащив лодку на мель, они вышли на берег.

Крохотный островок плавился на воде куском масла. На самой верхней его точке, на сопке, на лысом пригорке, где ничто не могло выжить в такое пекло, стояла вросшая в землю скифская баба, повернутая лицом на восток.

– Вот и пришли, – чуть усмехнувшись, промолвил Энгр.

Рита закусила губу.

– Хан… – Она чуть не застонала. – Да этих каменных дур по степи натыкано не счесть… Что ты его слушаешь, этого психа?

Энгр, покосившись на татуировку в распахнутой рубахе Хана, сказал:

– Семь шагов на восток. От камня. И одиннадцать на юг…

Бек-хан, зло хмурясь, начал мерить шаги, но вдруг, отсчитав четыре из одиннадцати, остановился:

– Дальше вода!

– Ну и иди. Отмеришь – и ныряй…

Бек-хан посмотрел на Энгра и выдавил:

– Ну, гляди…

И пошел в воду, скинув джинсы.

Он нырнул, и круги пошли по сонной воде, блеснула, прыгнув, непуганая плотва золотой монеткой на серебре залива, и все стихло.

Только коростель все причитал и причитал в кустах, но никто и не думал его понять.

– Он что, утопился с горя? – спросила Рита.

И тут чуть вздрогнула земля, и каменная баба, сотни лет безучастно внимавшая пространству, вдруг со скрежетом повернулась в земле и отъехала в сторону, открывая неширокий лаз.

Из земли показался мокрый Бек-хан. Он был не в силах что-либо сказать и, потрясенный, просто махнул им рукой – идите…

– Зажги факел, – приказал Рите Энгр, и она, подчинившись, зажгла паклю, намотанную на палку.

…Деревянные ступени, сделанные из дуба, не прогнили за столетия. Одиннадцать ступеней вниз. Семь шагов по узкой пещере. И вдруг…

Сундуки. Бесчисленное количество кованых сундуков в затхлом подземелье. Кубки. Чаши. Оружие. И дико смотрелся пулемет «максим» среди кривых монгольских луков и щитов, прикрывавших когда-то животы и грудь завоевателей.

Бек-хан боевым топором гуннов, пусть и ржавым, но не потерявшим вида, срубил замки и трясущимися руками открыл первый попавшийся сундук.

Золото. Золото. Золото. Монеты, перстни, камни, они играли в неверном свете чадящего факела, и манили, и сводили с ума.

Энгр безучастно стоял поодаль, головой чуть не касаясь свода. Стены пещеры уходили в стороны под островком, свет не достигал их. Лишь чуть плескалась вода в тоже нешироком лазе со стороны моря, да ржаво и тускло отсвечивала решетка и поблескивал сломанный нож, которым Бек-хан и поддел на ней старый запор.

– Слушай, да ты не соврал! И не шиза совсем! – Бек-хан наконец-то пришел в чувство. – Так что же ты побираешься при таком богатстве?

– До встречи с тобой я точно не знал, где именно клад. Но дело не в этом. Просить не грех. А золото никому еще добра не принесло. Брать его нельзя. Только – на добрые и продуманные дела… ровно, как и всегда, – ответил Энгр.

– Да ты что, Энгр?! Да здесь на сто жизней хватит!

– У нас нет с тобой ста жизней, брат… А на золоте этом – кровь. Где золото, там всегда кровь…

Рита, схватив Бек-хана за руку и прижав ее к своей груди, еле-еле спросила прыгающими губами:

– Бек, скажи, мы что, это все здесь и оставим?

Пауза повисла в подземелье, лишь чадил, чадил и грозил вот-вот потухнуть факел.

Бек-хан, оттолкнув руку женщины, повернулся к Энгру и в упор на него посмотрел.

Тот медленно поднял глаза:

– Вот видишь, брат… Ты уже подумал, не убить ли меня из-за этого золота… Я же сказал: на нем – кровь…

– Ты что, святой? – только и ответил Бек-хан.

– Что ты, брат… Я всего лишь кающийся. А золото можно брать, только чтобы кого-нибудь спасти. Оно проклято от века…

– Хан, да что ты его слушаешь, этого блаженного?! – заголосила Рита. – Да он же юродивый! А у меня и платья-то нормального нет, Бек, слышишь? Платья! Ты что, тоже тронулся?!