Книга Царица любит не шутя - Елена Арсеньева

Короче говоря, Петр принял решение вернуть Юшкова Прасковье — искал только случая и приличного предлога от службы его освободить.

Предлог не замедлил представиться — причем сыскался сам собой. Под Нарвой Василий Алексеевич был ранен в бедро осколком ядра и некоторое время находился между жизнью и смертью. А потом, когда стало ясно, что все же выживет, возникла опасность остаться ему безногим инвалидом.

И снова молитвы Прасковьи достигли небес! Ногу удалось спасти. Василий был отпущен из армии и выписан на поправку в имение отца под Нижним Новгородом. Алексей Александрович так обрадовался возвращению сына, что даже заболел. Собственно говоря, причиною болезни стала пышная, многодневная пирушка, устроенная в честь прибытия Василия. Алексей Александрович сделался настолько плох, что начал приуготовляться к смерти. В ожидании скорого конца он отписал на имя сына свои обширные владения, поместья и вотчины в разных уездах, почти все недвижимое имущество с обязательством «ему, Василию, его, Алексея, поить и кормить, обувать и одевать и почитать, а буде он, Алексей, те свои поместья похочет поворотить, и ему, Алексею, поворотить вольно…».

Итак, Василий Юшков сделался в одночасье богатым человеком и завидным женихом.

Прасковья, до которой дошли эти вести, обмерла от ужаса. Она привыкла смотреть на Василия не просто как на игрушку и любовника — она видела в нем и мужа, и господина. Но если он возьмет в жены другую, то будет навеки для нее потерян. Довольно того, что они пробыли в разлуке три года, — более Прасковья терпеть не намерена!

Воспользовавшись тем, что Петр как раз в это время оказался в Москве, Прасковья пала ему в ноги с мольбами и пенями.

Петр задумчиво смотрел на коленопреклоненную вдову, на милую свою невестку, к которой потаенно был неравнодушен, и чуть не впервые думал о безотрадной судьбе женщин в царских семьях. Царевны обречены на вековечное девство — либо в монастыре, либо во дворцовом затворе. Царицы-вдовицы не могут вторично выйти замуж — а ведь это дозволено самой последней крестьянке в России. Участь смиренницы Марфы Матвеевны, вдовы давно почившего недолговременного царя Федора Алексеевича, — участь унылая, безотрадная — явственно представилась Петру. Такой жизни для своей любимой невестушки он ни в коем случае не желал. Пришлось смирить подспудную ревность, которая вечно тлела в его душе. А результатом сего смирения стал именной царский указ: определить стольника Василия Алексеевича Юшкова в комнаты к царице Прасковье и ее детям — «для удовлетворения нужи». В дополнение к сей великой милости была оказана еще одна: увеличено содержание вдовы царя Ивана, ибо «у царицы трое девок, а их надобно одевать».

И вот Василий предстал пред очи царицы Прасковьи Федоровны. Она изумилась: повзрослел! Больше не скажешь, что задорный мальчик, — истинно мужчина перед ней. А потом озадачилась: неужто разлюбил? Прасковья помнила прежние встречи, когда оба не чаяли, когда в постель упадут. Что ж теперь Василий держится поодаль? Ведет приличные разговоры, а глаза потуплены, а в них — уныние?..

Но Василию Алексеевичу было с чего унывать! Рана его давно зажила, однако имела последствия необратимые. Нет, он не остался хромоногим инвалидом: ходил исправно. Однако… однако канули в далекое прошлое его неописуемые, баснословные постельные способности! Теперь он был просто мужчина… не хуже, но и не лучше иных.

Когда сие поняла Прасковья, она вздохнула с неприкрытым облегчением. Хоть Василий и заматерел, и перестал быть похожим на мальчишку-дерзеца, хоть он и повзрослел, но ведь и Прасковья… повзрослела, скажем так. Она же по-прежнему была старше его на десять с лишком лет! А в людской и в светлице не счесть молоденьких и пригоженьких девиц… Так что ангел-хранитель, выходило, распорядился весьма мудро, когда полоснул Василия по бедру тем осколком!

Конечно, она корила себя за такие мысли и жалела Василия, а потому старалась доказать ему любовь как могла. Осыпала его подарками, драгоценностями, дарила деревнями. Отношений с ним не скрывала ни перед дочками, ни перед посторонними людьми. Неведомо, когда и кем девочки оказались осведомлены о том, кто им Василий Алексеевич истинно, но с этих пор относились к нему с неподдельным почтением, хотя, по чину, именно он должен был оказывать почтение царевнам.

Скоро Прасковье представилась возможность доказать любимому Василию всю силу своего к нему расположения.

Отец его, Алексей Александрович, который после пирушки по встрече сына застариковал было и передал Василию все имущество: все равно-де помирать скоро! — вдруг помирать раздумал и приободрился. Причем настолько приободрился, что решил… жениться на молодой и пригожей соседке, вдове Вельяминовой. Однако, узнав о том, что на привольную жизнь и наследство после нового мужа ей рассчитывать не придется (оно уже все передано сыну!), вдовица склонилась в сторону другого претендента на ее руку. И Алексей Александрович потребовал у сына вернуть имущество.

Василий откровенно приуныл. Он привык считать себя богатым человеком, что помогало ему ощущать себя не жалким приживалом при бабьем дворе, а самостоятельным мужчиной. И вот теперь лишиться всего этого?!

Прасковья прекрасно понимала гордость любовника, а потому не замедлила поступиться ради него своей гордостью: кинулась в ноги царю Петру. Очередным государевым указом старший Юшков получил чин окольничего со всеми вытекающими отсюда благами… но с недвусмысленным намеком, чтоб и думать забыл о возврате утраченного добра!

Новоиспеченный окольничий Юшков пораскинул мозгами — и думать о том добре забыл.

Прасковья же, вполне счастливая, вновь окунулась в безалаберную, веселую, привольную жизнь своего Измайлова, течение которой нарушали лишь свары да раздоры с управляющими, исправно обиравшими не слишком-то грамотную и сведущую в счетоводстве хозяйку. То есть писать она умела, более того — писала письма много и охотно кому ни придется, и родне, и друзьям, но вот в хозяйственных делах не понимала ровно ничего. Увы, брат ее, Василий Салтыков, человек умный, да неразумный, был весьма занят своими тяжелыми и неприятными семейными делами, ну а Василий Юшков сам был в хозяйственных заботах не слишком силен. Впрочем, безунывный нрав Прасковьи Федоровны не позволял ей слишком долго отягощаться заботами.

Жили в Измайлове на широкую ногу. Кушанья, хоть дурно приготовленного и поданного кое-как, было в изобилии. Часто являлись гости, которые любили гостеприимную хозяйку, по старому обычаю подносившую вино и меды в золоченых рюмках и чарках, веселую хозяйку, окруженную сворой приживалок, калек, каких-то дурацких пророков, но при том пользовавшуюся неизменной любовью царя Петра, который всех этих старомодных замашек терпеть не мог. Он называл двор Прасковьи госпиталем уродов, ханжей и пустосвятов, но все же очень ценил, что при его посещениях она разгоняет и прячет в дальние чуланы своих любимых уродцев, шутов, пророков, сказителей, ворожеек и прочий старорусский, ненавидимый Петром и столь любимый ею сброд.

Прасковье все прощалось! Кого-то сие удивляло. Но только не ее, умницу…

Дело в том, что теперь не только Прасковья могла быть благодарна деверю. Он тоже был благодарен ей. Прасковья как могла доказала ему свою преданность — подружившись с царевичем Алексеем.