Книга X20 - Ричард Бирд

В менее радужной версии моих похорон я нахожусь в возрасте дяди Грегори, а то и моложе, и двадцатый век еще прекрасно помнят. У могилы нет близких друзей, а по работе у меня не было коллег. Мать черным платком утирает слезы. Парочка весенних прохожих в стильных плащах останавливается поглазеть, порицая про себя глупость курильщиков. Они наматывают на ус эту сценку в качестве морального урока своим детям, а потом принимаются гадать, не пойдет ли дождь.

А я — я думаю, будет ли там Джулиан Карр, случись это сегодня, или через пятнадцать лет, или через пятьдесят. Я осматриваю ногти, раздумывая, какой бы лучше начать грызть.

Для начала он купил себе двадцать “Консулат”. Затем согласился занять высокую должность в Центре исследований табака в Англии, которую ему предложили за блестящую докторскую диссертацию. Снял квартиру над турецким ресторанчиком Сэмсона, который позднее превратился в закусочную Лилли, и быстро погрузился в рутину нового жилья и новой работы. По сравнению с молекулярной биологией научиться курить — плевое дело.

Постепенно он начал ставить свое курение против добрых поступков. Таково было, если можно так выразиться, его виноватое лицемерие. Он вступал в благотворительные общества, спасал брошенных животных и раздавал душеспасительные сигареты людям, которые не могли себе их позволить. Он считал доброту продолжением вызова Провидению — мол, давай, повергни хорошего человека, — развитием игры в существование материного Бога. Он словно пытался создать из непознанного достойного соперника, постепенно повышал ставки, чтобы оно открылось.

Тео редко говорил о своем прошлом, и будь я больше занят, возможно, никогда не сложил бы по кусочкам его историю. Гибкость рабочих часов свидетельствовала, что его исследования в институте никак не контролируются, — вплоть до того, что он может приходить, когда ему вздумается. Я не представлял, сколько ему платили, но квартира с двумя спальнями над закусочной Лилли — прямой результат его привычки покупать больше четырех тысяч сигарет в неделю.

Время от времени он до сих пор играл — необъявленная проверка Божьего раскаяния. Он играл в “угадай мяч” или закачивал деньги в игральный автомат в “Тупике незнакомцев”, пока мы не выигрывали достаточно мелочи, чтобы сыграть в пинбол. Как-то он сказал мне, что выиграл Гемоглобина в импровизированной игре в “очко” в Бросли, что в Шропшире, но я не знаю, правда ли это.

Он наверняка выиграл бы Национальную лотерею, если бы его удача не приказала долго жить.

Понедельник, утро.

Я одет в новехонькую, немного жестковатую белую рубаху с короткими рукавами и оранжевый галстук. На галстуке по диагонали вьются золотые эмблемки отцовской фирмы. Кроме того, на мне серые брюки и начищенные черные ботинки, которые я в последний раз надевал на экзамены. Я споласкиваю кофейную чашку (“Я люблю Симпсонов”) и целую мать в щеку.

— Я горжусь тобой, — говорит она. — Нью-Йорк был глупой затеей.

— Донельзя незрелой. Спасибо, мам.

Отец уже ушел, в столь паршивом настроении, что дважды грохнул дверью. Но я не могу из-за этого беспокоиться, потому что сейчас утро понедельника и мой первый рабочий день в качестве помощника в “Симпсон, торговля табачной продукцией и периодическими изданиями (осн. в 1903 г.)”, отделение на Хай-стрит. Сегодня начинается моя судьба, свободная от мучительных решений. Моя жизнь станет набором вагончиков с расписанием и ясным представлением о пункте назначения, без всякой нужды трепыхаться. Сегодняшним утром — как и любым другим, пока не стану районным управляющим, — я отправлюсь в магазин. Затем куплю машину. До того, как унаследовать отцовскую должность главного управляющего и стать торговцем табачной продукцией мистером Симпсоном, я обручусь с немного пухлой, но всегда пунктуальной девушкой, которая с радостью родит мне сына по имени Грегори.

Я открываю входную дверь и глубоко вдыхаю свежий весенний воздух. Слабый лучик света выхватывает меня из темноты, и я улыбаюсь залитой солнцем лужайке и цветущему орешнику. Соседка-адвентистка в очаровательном зеленом халате забирает молоко с крыльца. Я поворачиваюсь к ней и говорю через забор:

— Доброе утро, прекрасное утро, доброе вам утро.

Я умышленно выбираю тихую дорогу, помахиваю руками и на ходу залихватски похлопываю по фонарным столбам. Весело следую за спаниелем с коричневой головой, что гуляет сам по себе, с жадностью и любопытством обнюхивая всякие интересные какашки на тротуаре. Миную садики, заросшие нарциссами. На Хай-стрит обгоняю негра и спрашиваю себя, почему у людей в холодных местах не вьются волосы. Я, конечно, имею в виду страны. Спрашиваю себя, от чего вообще вьются волосы. Поворачиваю голову вслед красивой девушке с тонкими щиколотками, и меня обгоняет спаниель, он возвращается домой, за ним идет полный мужчина, которого, наверное, специально откармливали на убой. В кулаке он прячет сигарету, но, думаю, я могу смело не обращать на это внимания.

Все идут по делам, прямо как я, и я полностью удовлетворен, потому что успешно подавил все без исключения свои желания. Ничуть не удивительно, что к обеду я буду тащиться домой, опустив голову, волоча ноги и не отрывая взгляд от ботинок.

Джонси Пол и старый Бен Брэдли. Доктор Хеккет, Марлоу и Уиттингем, Дрейк и миссис Дрейк. Поляк Ян Пето, Рассел, Галлахер и моряк Ланди Фут, сидящий на всех разрешенных веществах за исключением спиртного и табака. Он раздает последнюю разновидность женьшеня. Все они в то или иное время были постоянными или временными членами Клуба самоубийц, поэтому где-то на середине похоронной службы всеобщее беспокойство неизбежно. Я смотрю, как они пытаются чем-нибудь занять руки.

Потом, когда мы вышли наружу, зажигалки защелкали, подобно насекомым, и последовала групповая затяжка табачным дымом, словно прямая противоположность вздоху. Этот звук — знак приближающегося удовлетворения, что каждый раз наступает через семь секунд. Ланди Фут глотает несколько таблеток санатогена, а я сую руки в карманы.

— Мне никто не сказал, что это рак легких, — говорит Дрейк, а Джонси Пол отвечает, что ничего такого и не было.

— Было-было, — говорит Ланди Фут, жуя резинку.

— Он не курил пятнадцать лет, — говорит доктор Хеккет.

Уолтер говорит:

— Это вообще не связано с курением.

Все соглашаются, что так оно, наверное, и есть, тем более что за годы участия в североафриканской кампании Хамфри вдохнул немало раздражающих и наверняка смертельных песчинок. Затем Джонси Пол и Ланди Фут некоторое время на два голоса вещают, что в наше время легочному здоровью всех и вся угрожает множество страшных опасностей в виде радона, летучих органических и неорганических веществ (со стен и потолочных покрытий), бетонной сырости, озона, излучаемого электрическими устройствами (особенно компьютерами и принтерами), теплового излучения, влажности, статического электричества, бактерий, плесени, спор, домашней пыли, клещей и их испражнений, а также не поддающихся исчислению других людей и их беспрестанно шелушащейся кожи.