Книга Русские в Латинской Америке - Сергей Нечаев

В это время мимо Градоначальства из Гороховой улицы выскочил автомобиль и открыл стрельбу из пулемета. Окружавшую нас толпу охватила паника. Все бросились на землю, и началась беспорядочная стрельба во все стороны… Я почувствовал струю теплого воздуха справа. „Господи, хоть бы скорей прикончили“, — глубоко вздохнув, сказал полковник Левисон и крепко прижался ко мне. Были слышны стоны, ругательства.

Стрельба продолжалась минуты две. Наконец, стреляющий автомобиль проскочил дальше. Толпа сейчас же успокоилась…

Я крикнул: „Ну, если нет автомобиля, ведите нас в Думу пешим порядком“. Я быстро пошел, желая избегнуть Невского, на Дворцовую площадь. Несколько вооруженных человек окружили нас, и мы вышли на поворот к Дворцовому мосту. Здесь на наше счастье наткнулись на автомобиль с частной публикой. Наши конвоиры, которых не особенно радовала перспектива идти пешком далекий путь, быстро высадили пассажиров и крикнули нам: „Живо садись!“ Автомобиль облепили солдаты и частные лица… Все стреляли вверх, кричали „ура“ и махали оружием над нашими головами… Выехали на Дворцовую набережную, почти пустынную, и пошли быстрым ходом мимо грандиозно-строгой линии дворцов. Вахтеры и дворники, молча и сочувственно, как мне казалось, смотрели на нас. Я почти каждый день ездил набережной, и они знали меня в лицо.

У Зимнего Дворца навстречу нам шли два английских офицера. Одного я знал хорошо в лицо, фамилию забыл, но фигуру его, необычно длинную и поджарую, знал каждый, кто бывал в „Астории“. Так вот этот офицер своеобразно приветствовал нас. Он остановился, повернулся к нам лицом, засунул руки в карманы и, пригибаясь назад во все свое длинное туловище, разразился громким хохотом, а потом что-то кричал и указывал на нас пальцем…

У въезда в Государственную Думу и за решеткой стояла плотная масса народа… Автомобиль остановился у главного входа в Думу, и мы без задержки быстро прошли внутрь, куда именно — не помню. Комната большая, заставленная столами, а за ними — победители — преимущественно еврейская молодежь».

А. П. Балка и генерал-майора М. И. Казакова, командира жандармского дивизиона, отделили от остальных. Просьбу грандоначальника не разъединять арестованных не уважили. Двух генералов повели по длинному светлому коридору в так называемый Министерский павильон, а остальных — на второй этаж.

Далее А. П. Балк вспоминает:

«Конвой наш, восемь человек, состоял частью из солдат с винтовками, а частью из евреев-юношей, делающих революцию. Только что выпущенные из тюрем, они с особенным увлечением, вместе с солдатами, отбивали шаг по узким коридорам. Опоясанные патронными лентами, держа высоко в вытянутых руках револьверы самых ужасающих систем, они упивались своей великой исторической ролью идти во главе революции».

* * *

Уже в июне 1917 года А. П. Балк был освобожден по решению Временного правительства. Получив это известие, генерал заявил, что не покинет тюрьму, пока не удостоверится, что со всеми чиновниками, которые были его подчиненными, поступили строго в рамках закона.

После освобождения генералу была назначена «усиленная пенсия». Он уехал в Москву, а оттуда в Новочеркасск. Там он стал участником Белого движения, вступив в Добровольческую армию, которая начала формироваться в ноябре 1917 года генералом М. В. Алексеевым, а потом прибывшим на Дон генералом Л. Г. Корниловым.

В марте 1920 года А. П. Балк был вместе с остатками Белой армии эвакуирован из Крыма в Салоники. Потом из Греции он перебрался в Белград. В Белграде он возглавлял объединение ветеранов Волынского полка, был начальником Белградского отдела Общества русских офицеров в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев.

* * *

В 1945 году, вероятно, по стопам одного из своих предков-дипломатов, А. П. Балк покинул Белград и направился в Бразилию.

Сделать это явно имело смысл, так как многие «русские белградцы» пострадали после того, как сербская столица была освобождена Советской армией. Достаточно привести пример Василия Витальевича Шульгина — одного из лидеров фракции националистов в Государственной Думе, который вместе с А. И. Гучковым в марте 1917 года принял на станции Дно манифест об отречении, подписанный императором Николаем II. Этот пожилой уже человек спокойно жил в Белграде, а в конце 1944 года к нему позвонили в дверь. На пороге стояло несколько советских офицеров, и в руках у них были огромные пакеты с провизией. «Вот, пришли навестить и отдать должное такому знаменитому человеку!» — сказали они. Такие улыбчивые, симпатичные… В. В. Шульгин пригласил их войти. По русскому обычаю накрыли стол, развернули пакеты. Старший из гостей предложил: «Давайте выпьем! За Победу, одну рюмочку! Вы должны!» В. В. Шульгин не посмел отказаться…. А очнулся он уже в Москве, на Лубянке…

После этого, по решению Особого совещания при МГБ СССР, В. В. Шульгин был приговорен «за враждебную коммунизму и антисоветскую деятельность» к тюремному заключению сроком на двадцать пять лет. Правда, после смерти И. В. Сталина, в 1956 году, В. В. Шульгин был освобожден, и ему позволили поселиться в доме престарелых города Гороховца Владимирской области, а затем в самом Владимире.

Умер В. В. Шульгин в 1976 году, а через четверть века по заключению Генеральной прокуратуры Российской Федерации он был реабилитирован.

Случай этот наделал много шума в Белграде, а посему А. П. Балк решил не искушать судьбу, переехав в далекий Сан-Паулу. Там он и скончался в 1957 году, прямо в 40-летний юбилей Великого Октября. В Бразилии он жил не очень счастливо, но деятельность коммунистов полезной для всего человечества уж точно не признавал (как вынужден был это делать затравленный В. В. Шульгин). Таксистом (как многие русские эмигранты) он тоже не работал и выпивку советским туристам в ресторане не подавал…

Глава восьмая

РУССКИЕ КАЗАКИ В ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ

Как мы уже говорили, русская диаспора в Аргентине, наиболее многочисленная в странах Латинской Америки, была по преимуществу аграрной, то есть состояла из лиц, занимавшихся сельскохозяйственным трудом. Эти люди сохранили свой родной язык и многое из русских культурных традиций, а их компактное проживание в сельской местности, необходимость взаимовыручки в тяжелых условиях латиноамериканского климата и, возможно, само традиционное общество аграрной Аргентины, лишь способствовали этой тенденции.

В Аргентину из России переехали в основном бывшие белогвардейцы и казаки. Последние с удовольствием занялись на новой родине сельским хозяйством, хотя процесс становления агробизнеса в эмигрантской среде и протекал с колоссальными трудностями. Однако стремление преодолеть ассимиляцию и сохранить привычный уклад жизни очень помогло казакам. Со временем многие из казаков, ставших фермерами, добились впечатляющих успехов. В результате в настоящее время почти две трети агропродукции Аргентины производится на землях и предприятиях, освоенных и основанных выходцами из России.