Книга Малой кровью - Ирина Андронати

Из-за затылков и вздернутых рук она видела, как ее покалеченного «самурайчика» подцепляют к нескольким мотоциклам и тому чудовищу, моторы разом взорвались, и все окутало пылающим дымом. Упряжка медленно потащилась вперед, и следом двинулась вся стая. Потом Юльку похлопали по плечу и что-то проорали на ухо, она не поняла, но морда, обращенная к ней, была сияющая, ее снова похлопали по плечу, уже сильнее, а потом — по заднему сиденью мотоцикла. И, не веря себе, Юлька просто села сзади и левой рукой обхватила водителя.

У него были сплетенные в тугие косички длинные волосы и мягкая белая кожаная куртка.

Они догнали упряжку, почти пробились к «самурайчику», потом отстали. Все байкеры были негры, все в ослепительно белой коже, все мотоциклы сияли хромом и светились сотнями лампочек — как новогодние елки. Или рождественские. От этого веяло нереальной жутью.

Через два-три километра кавалькада свернула вправо, на дорогу поуже, — сначала через поле, потом — по опушке леса, потом впереди показались огни, дорога раздвоилась, а на самой развилке по кускам вывалился из темноты огромный автокран.

Здесь стали останавливаться, кружить, газуя, занимать удобные места и потом глушить моторы. Юлька сползла с мотоцикла; ноги уже слушались.

— Ты кто? — спросил, оборачиваясь, тот парень, который ее вез.

— Рита, — сказала Юлька. — А ты?

— Я Омар. Мы патриоты, понимаешь? А у тебя — джапская тачка. Зачем?

— Кататься.

— Катайся на калифорнийской. Рубишь?

— Какая завелась. Рубишь?

— А! Так это не твоя? —Ну!

— Бумс. Пошли тогда смотреть!

И они пошли смотреть. «Самурайчика» уже подцепляли к крюку, и кто-то запускал движок крана.

Огромный парень, все еще держа в руках оторванный руль, вскочил ногами на бак вздернутого на дыбы мотоцикла.

— Черти! Мы поймали еще одного япошку! Вы помните Пирл-Харбор?! Вы помните, как они отрубали мечами головы нашим летчикам? Вы помните, как они по частям скупали Фриско и Эль-Эй? Как они сперли наше виски и наш бейсбол? Как узкоглазые тачки катили по нашим дорогам, как будто это дороги в ихней Джапландии или какой-то занюханной Европе? Вы все это помните, черти?!

— Да-а-а!!!

— Так какой приговор этому гаду?

— Смерть!!!

— Что? Не слышу!

— Сме-е-е-ерть!!!

— Еще раз!

— Убей его! Смерть! Смерть узкоглазым!!!

— Смерть!!!

— Сме-е-е-е-ерть!!!

— Уррра-а-а!!!

— Вздернуть его! Вздернуть!

— Ша, черти! Суд состоялся! Приговор вынесен!

— Да-а-а!!!

— Привести в исполнение!

— А-а-а-а!!! Дава-а-ай!!!

Взревел старинный дизель, что-то заскрежетало, тросы напряглись — а потом «самурайчик» приподнялся, несколько секунд пытался устоять на задних колесах, вытянуться — но не сумел, оторвался от земли и судорожно закачался в петле.

— Правосудие свершилось! — загудело над головой.

Где-то над планетой Тирон

Серегин очнулся. Или ему так показалось. Или он очнулся уже не в первый раз. Вынырнул, погрузился, вынырнул снова, снова погрузился…

Тошнило, как после основательной нервной попойки на пустой желудок.

Он сморщился и попытался открыть глаза.

Как было темно, так и осталось.

Хотя нет. Темнота таяла, словно черный воск, оставляя такие же черные фигуры: двое, плечом к плечу, на темно-темно-фиолетовом фоне…

Он приподнялся на локте и неожиданно для себя застонал — от тянущей боли и армии мурашек, набросившихся на всю левую половину тела.

Одна из фигур шевельнулась, и тут же где-то рядом затлел тусклый синеватый свет.

— Ты как? — спросил кто-то очень знакомый.

— Нич… чехо… — говорить было трудно, будто что-то застряло в горле. — Нор… мально.

— Пить хочешь?

— Страшно.

— Пошурши там, рядом с собой…

— Пошурши… — проговорил Серегин знакомое слово. — Гришка, ты?! Живой?

— Да я, кто еще…

Это был Гриша Фогман, считавшийся погибшим два месяца назад.

— Ну ни хрена… — прошептал Серегин, нашаривая тем не менее флягу — чапскую, из прочного красного стекла, обшитую ноздреватой пружинящей кожей птицы тубсы, нелетающей хищной падлы размером с осла. В Сайе они встречались редко, а на юге, говорят, охотились стаями, твари… Пробка разбухла, пришлось проворачивать ее зубами. Во фляге было густое кислое вино со смолой — местное подобие рицины. — Ф-ф!.. — Три глотка, четыре, пять… надо остановиться. — Спас, Гриша, ну просто спас…

— Спа-ас… — передразнил Фогман. — Ты уверен? А если из огня на сковородку?

— Огня они не развели, не успели… Слушай, а что это за катер?

Фогман перебрался к нему. Серегин сел, и теперь лицо бывшего героически павшего находилось почти рядом, сантиметрах в сорока, освещенное низовым красноватым светом, неизвестно откуда идущим — на кораблях нанимателей такого рода фокусы были в обычае.

— Катер мой, — сказал Гриша. — На руле приятель Тимграус, я бы вас познакомил, да он по-русски ни бум-бум. А ты же, я помню, — ни на лингве, ни знаками…

— Не понимаю, — сказал Серегин. — Откуда у тебя катер? И вообще — что с тобой произошло? Мы же тебя за мертвого держали.

— Ну… почти и не ошиблись. Дня три я мертвым побыл… Очень прикольно, должен сказать. Как-нибудь при случае — советую. Да ты не пыхти, Серегин. Все я тебе расскажу… просто тут такое дело, что не знаю, как начать. В общем, так. Я решил разобраться что к чему. Давно еще. Мне, понимаешь, показалось как-то, что и за белых, и за черных играет кто-то один. Не очень умело играет и не очень умело скрывается при этом…

— Для тупого сержанта ты наблюдателен, — сказал Серегин.

— Я очень наблюдателен, — сказал Фогман. — Кроме того, я успел поучиться в трех универах, и мне просто нигде не понравилось…

Рицина вдруг долбанула в голову — горячей кумулятивной струей. В мозгу образовалась дыра с оплавленными краями. Дыру наполнял белесоватый дымок.

— Эй, — сказал Фогман. — Ты что, плывешь?

— На'борот. Все п'нимаю. Как собака. Спать дог… долго не смогу. Рыжие. Классная вещь. Но — пл'вет. Плывет, да. Оно…

Глаза закрылись, и Серегин действительно куда-то поплыл.

— Не спать! — почти крикнул Фогман.

— Такточ…

— Минут через двадцать будем на месте, не позволяй, чтобы тебя разморило, ты понял?

— Ага…