Книга "Ла"-охотник. В небе Донбасса - Роман Юров

В штабе было душно и накурено. Все полковое начальство, включая комэсков и их замов, набилось как сельди в бочку, занимаясь чистой воды бюрократией. Две недели боев, потери, победы – все это влекло за собой целый вал документации, который теперь нужно было надлежаще, согласно правилам делопроизводства, оформить. Скрипели карандаши, стучала пишмашинка, мозги закипали. Бесчисленные акты, заявки, отчеты. И это все на больную голову. Вчера в полку поминали павших, радовались, что сами остались живы. В итоге перегаром несло практически от всех. Таня, наверное, единственная из присутствующих, кто накануне остался трезвым, стоически терпела и морщила носик. Жаловаться ей было некому – даже Шубин, в распитии не замеченный, имел помятый вид и постоянно хлебал воду, захватив единственный графин в единоличное пользование.

Из-за табачного дыма слезились глаза, строчки расплывались, а буквы скакали перед глазами. Бумажка сменяла бумажку, пальцы уже онемели, а конца и края работе не было видно.

– Чего приуныл, командир? – Литвинов с грохотом поставил точку и отложил очередной документ в сторону. – В бою-то оно проще, да?

Виктор только мрачно усмехнулся.

– Год назад Игорь погиб, – почему-то вспомнил Литвинов, – ты как-то рассказывал. Он же где-то здесь похоронен, неподалеку? Может, как-нибудь съездим?

Виктор смутился. Он считал Игоря своим другом и чуть ли не братом. И помнить, когда тот погиб и о том, что нужно проведать его могилу, должен был он, а не Сашка.

– Можно, конечно. А чего это ты вспомнил?

– А как я забуду? – грустно усмехнулся Литвинов. – Когда он мне надежду подарил своим письмом, что можно без ног летать. Я уже думал, жизнь окончилась… а тут такое. Это я уже потом про Сорокина услышал да тут про Кузьмина узнал…

– Отставить разговорчики! – Шубин проявил командирскую бдительность. – Работать надо, а не языками чесать. Бабки тута, базарные…

…Вылетели они на другой день. Шубин не стал отказывать просьбе, и ближе к обеду «У-2» устремился на юг, чтобы через час с небольшим приземлиться на бывшем аэродроме, вновь обратившемся в луг.

Место оказалось обжитым. Там, где раньше жил летный состав, теперь белели выгоревшие на солнце палатки, выделялись горбыли землянок. Сверху был хорошо виден вытоптанный прямоугольник плаца, накатанные дороги, сеть тропинок. О том, что здесь когда-то стоял авиационный полк, не напоминало уже ничего. Через когда-то летное поле теперь пролегала одна из дорог, а бывшая роща уменьшилась едва ли не втрое.

Могила Игоря заросла бурьяном и осела, оставив едва видимый бугорок, фанерная пирамида со звездой была кем-то повалена и сломана. Могилы остальных, погибших при штурмовке аэродрома, выглядели ничуть не лучше. Пришлось возвращаться к самолету за специально захваченными инструментами, отсыпать холмики, ремонтировать. Виктор срезал дерн лопатой, а самого душила злоба – если бы они не прилетели, то через несколько лет от этих захоронений не осталось бы и следа. Остатки какой-нибудь колхоз распахал бы по весне, и все.

Справились быстро, приведя могилы в порядок. После уселись неподалеку, и Саблин достал из кармана трофейную флягу с водкой. Солнце стало клониться к горизонту, тень от рощи уже достигла кладбища, пахло пылью, примятой травой и землей. Они сидели молча, лишь передавали друг другу флягу. Настроение у Виктора от выпивки испортилось: напала черная меланхолия, в голове были каша и сумбур, в душе пустота.

– Вить, – спросил вдруг Литвинов, – а ты чем после войны заниматься будешь?

– После войны? – удивился Саблин. – А чего это тебя так заинтересовало?

– Просто. Настроение такое.

Виктор выплюнул изжеванную травинку, задумался.

– Не знаю, – наконец ответил он. – Я как-то и не думал даже. Есть мнение, что я до конца не доживу, так что трахаться со всем этим придется вам.

– Почему это не доживешь? – удивился Сашка. – Ты вроде раньше фаталистом не был. И почему это сразу… трахаться?

– Этой войны еще на пару лет хватит. А выжить для меня слишком роскошно. Да и незачем.

– Как незачем, – оторопел Сашка, – а жену повидать не хочешь?

Виктор промолчал. Молчал довольно долго, потом потянулся за папиросами. В пустом желудке плескалась водка, но настроения отнюдь не улучшала, табачный дым щекотал горло, а в голове по-прежнему была каша. Он пожевал губами, посмотрел вдаль. В небе, высматривая добычу, парил орел, ветер шелестел травами, все было как обычно. Можно было рассказывать Литвинову про будущее, можно и не рассказывать. В этой степи от этого ничего бы не изменилось.

– Надоело все, – буркнул он наконец. – Тебе легче, ты в светлое будущее веришь. А я… надоело… – Он замолчал.

На дороге появилось пыльное облако, послышался топот сапог, и показалась воинская колонна. Видимо, обитатели близрасположенного лагеря возвращались с учений: все красноармейцы были с оружием и в походной амуниции. Саблин с Литвиновым молча наблюдали за ползущей в каком-то десятке метров человеческой гусеницей. Бойцов было много, они шли и шли, равнодушно поглядывая на сидящих летчиков. Виктор начал закипать.

– Хоть бы одна сука, – закричал он, – могилу поправила. Каждый день тут ходите.

Красноармейцы удивленно на него косились, но ничего не отвечали. Колонна невозмутимо пылила мимо.

– Вы так же лежать будете, – добавил он в неуемном бешенстве, – по воронкам, блядь.

Колонна прошла, а Виктора все еще трясло.

– Всем все по хрен, – хрипел он Литвинову, – никому дела нет. Ведь у самой дороги, не могли не видеть. Одного бойца послать, чтобы поправил, тут работы на пару часов. Не доходит сейчас, все некогда! Потом удивляться начнем, когда внуки станут орденами торговать…

– Что? – удивленно заморгал Сашка. – Какими орденами?

– Советскими, – Виктор понял, что наговорил лишнего, но остановиться не смог, – боевыми.

– Ты ерунды не говори, – убежденно ответил Литвинов, – невозможно такое. А вот с могилами безобразие, конечно. Надо рапорт написать, показать все…

– Херня это все, – Виктор обреченно махнул рукой, – рапорты, срапорты, ордена… бесполезная херня.

– С тобой все в порядке? – Сашка выглядел ошарашенным. – Что-то из тебя прямо злоба прет. Может, к Синицыну сходишь?

– Полетели домой. – Виктор тяжело поднялся. – Ты не обращай внимания, это у меня пройдет. Устал сильно. Отлежусь, отосплюсь – и пройдет.

Литвинов недоверчиво покачал головой и принялся собирать инструменты. К этому разговору они больше не возвращались.

На четвертый день безделья что-то наконец забрезжило. Шубин вернулся от начальства злобный: зачем-то наорал на дежурного, поговорив по телефону с дивизией, грохнул трубкой об аппарат так, что треск, должно быть, слышали даже на улице. Полковые сплетники замерли в ожидании…

До этого слухи ходили самые разные. Кто-то говорил, что полк теперь переведут на Дальний Восток. Почему именно на Дальний Восток, а главное, зачем, никто не знал, но болтали. Куда больше говорили, что никто никого переводить не будет, а вот переучить на новую матчасть – это запросто. В качестве матчасти указывались американские истребители «Аэрокобра». Эта версия считалась самой вероятной, и в ее пользу приводили девятый гвардейский полк, который две недели назад на этом же аэродроме переучился на «Аэрокобры». А еще в качестве железобетонного доказательства приводили в пример кожаную куртку Иванова. Куртка была заокеанская, коричневая, теплая и очень модная. Знающие люди при виде ее только восторженно цокали языками и соглашались, что, да, теперь только «Аэрокобра». Один только Тарасов, ведомый Гаджиева, всем рассказывал, что переучивать будут на «ЛаГГи». Что он узнал (по большому секрету), что завод, делавший «Яки», разбомбили, а «Кобр» на всех не хватит, а значит, только «ЛаГГи». И «ЛаГГов» этих уже много-много, и соседняя армия на них уже вся летает…