Книга Пусть льет - Пол Боулз

За эти четыре дня Хадижа вынудила ее вести гораздо более активную жизнь, нежели ей было потребно, таскала ее по всем барам и ночным клубам, которые девушке всегда хотелось посмотреть. Юнис встретила в этих местах нескольких знакомых. Им она представляла Хадижу как мисс Кумари из Никосии. Она считала маловероятным, что они наткнутся на того, кто говорит на современном греческом, а если б и наткнулись, она собиралась объяснить, что кипрский диалект — совершенно другой язык.

Невзирая на внешнее хладнокровие, Юнис была очень встревожена, когда Хадижа объявила о своей предполагаемой вылазке. Она откинулась на подушки, как обычно, глядя на гавань, очень твердо говоря себе, что следует предпринять действия. Против Хадижи их быть не может, значит — против американца. (Поскольку она терпеть не могла путешествовать, а мадам Папаконстанте пока не подала ни единого знака, что попытается вернуть Хадижу себе, она отказалась от мысли умыкнуть девушку в Европу.) Отталкиваясь от этого, ясно было, что следует знать, с чем сражаешься. Она думала задержаться на мысли, что у того человека нет средств, но затем решила, что в этом не будет никаких доводов, которые могли бы возыметь действие на Хадижу, и ей лучше помалкивать. А поди знай, может, у него есть средства, хотя она еще поразмыслила над подслушанным разговором в баре «Люцифер» и решила, что нежелание мужчины расставаться с деньгами не коренилось в его порочности. И ему все же пришлось занять лишнюю сумму у своего друга. Разумно было думать, что он не слишком состоятелен. Она надеялась, что это так; факт этот — сильно ей на руку. Чужая бедность обычно так и срабатывала.

— Я знаю твоего друга, — как бы между прочим сказала она.

— Ты знай? — Хадижа удивилась.

— О да. Я с ним встречалась.

— Где? — недоверчиво спросила Хадижа.

— О, в разных местах. У «Тейлора» на Маршане, разок в клубе «Сфинкс» и, мне кажется, в доме Эстрад на горе. Он очень мил.

Хадижа отреагировала уклончиво:

— О’кей.

— Если хочешь, можешь пригласить его сюда, когда вы закончите пикник.

— Он не люби сюда прихди.

— Ох, я не знаю, — задумчиво сказала Юнис. — Может и запросто понравиться. Могу себе представить, выпить бы ему хотелось. Американцы все таковы, знаешь. Я подумала, тебе стоило бы его пригласить, вот и все.

Хадижа подумала об этом. Мысль ей понравилась, потому что она считала отель «Метрополь» великолепным и роскошным и ее подмывало дать ему посмотреть, до чего стильно она живет. К парку Эспинель она отправилась с таким намерением, но по пути обратно с Даером ей пришло в голову (впервые), что, поскольку американец, похоже, к ней относится так же собственнически, как Юнис Гуд, ему, вероятно, не понравится открытие, что он ее делит с кем-то еще. Поэтому она поспешила объяснить, что мисс Гуд почти все время болеет и она ее часто навещает. Собственничество, которое он к ней проявлял, уже подвигло ее совершить попытку и заставить его купить ей некие наручные часы, которыми она очень восхищалась. Юнис недвусмысленно отказывалась их ей доставать, потому что это были мужские часы — чрезвычайно крупный золотой хронограф с календарем и фазами луны в придачу. Юнис в особенности тщательно следила за тем, чтобы девушка выглядела респектабельно и должным образом женственно. Пару раз Хадижа заговаривала о часах по пути в «Метрополь»; американец лишь улыбнулся и сказал:

— Посмотрим. Не выпрыгивай из штанов, а?

Она не совсем поняла, но он по крайней мере не сказал нет.

Когда Даер вошел в номер, Юнис Гуд взглянула на него и сказала себе, что даже девушкой она бы не сочла его привлекательным. Ей нравились импозантные мужчины, каким был ее отец. Этот вообще не выделялся внешностью. Он не походил ни на актера, ни на государственного мужа, ни на художника, ни даже на работягу, предпринимателя или спортсмена. Она с чего-то решила, что он, скорее всего, похож на жесткошерстного терьера — настороженный, рьяный, внушаемый. Такого рода мужчина, размышляла она с уколом злости, может водить девушек за нос, даже не стараясь ими командовать, он того сорта, чья мужская природа незаметна, однако настолько густа, что обволакивает, как мед, такого сорта, что мужчина не предпринимает усилий и, следовательно, вдвойне опасен. Вот только от привычки к витающему вокруг женскому обожанию они становятся уязвимы, и сокрушить их так же легко, как избалованных детей. Позволяешь им думать, будто и на тебя действует их обаяние, и можно заманивать их все дальше и дальше на эту сгнившую ветку. А потом выдергиваешь опору — и пусть падают.

Однако в своей внутренней горячке быть исключительно любезной Юнис начала довольно скверно. Она так долго пробыла вдали от большинства людей, что позабыла: многие на самом деле слушают, что говорится, и для них даже простая вежливая беседа — средство передачи конкретных мыслей. Она планировала начальные фразы с целью не дать Хадиже понять, что это их первая встреча с американским господином. В старом желтом атласном неглиже, отороченном норкой (которое Хадижа раньше никогда не видела и тут же решила выпросить себе), хорошенько укрытая постельным бельем, она выглядела как обычная дородная дама, сидящая в постели.

— Это запоздалая, но долгожданная встреча! — воскликнула она.

— Здравствуйте, мисс Гуд.

Даер стоял в дверях. Хадижа мягко втащила его в комнату и закрыла дверь. Он шагнул к кровати и принял протянутую ему руку.

— Я знала вашу мать в Таормине, — сказала Юнис. — Восхитительная была женщина. Хадижа, ты не позвонишь вниз, не попросишь большую вазу льда и полдюжины бутылок «Перрье»? Виски в ванной на полке. Сигареты — вон в той большой коробке. Подвиньте стул поближе.

Даер выглядел озадаченным.

— Где?

— Что? — любезно спросила она.

— Где, вы сказали, вы знали мою мать? — Ему еще не пришло в голову, что Юнис Гуд не знает, как его зовут.

— В Таормине, — сказала она, мягко глядя на него. — Или то был Жуа-ле-Пен?

— Не может быть, — сказал Даер, садясь. — Моя мать вообще никогда не бывала в Европе.

— Вот как?

Она собиралась сказать это как бы между прочим, но прозвучало едко. Для нее такое упрямое упорство в том, что касалось точности, было чистой невоспитанностью. Но времени показывать ему, что она не одобряет его поведения, не было, даже если ей и хотелось. Хадижа звонила. Она быстро произнесла:

— Ваша матушка разве не миссис Хэмблтон Миллз? Мне казалось, Хадижа так мне говорила.

— Что? — воскликнул Даер, скроив такую гримасу, которая показывала бы, до чего он по-прежнему в тупике. — Кто-то все перепутал. Моя фамилия Даер. Да-ер. По-моему, она вообще не похожа на Миллз. — Затем он добродушно рассмеялся, и она подхватила, едва-едва, как она сочла нужным, чтобы продемонстрировать, что за его грубость на него не сердится.

— Ну, с этим мы разобрались, — сказала она. Фамилию она выяснила; Хадижа поверила, что они с ним уже знакомы. Она гнула свое, чтобы выяснить как можно больше важных данных, пока Хадижа еще болтала по-испански с барменом. — Проездом в зимнем отпуске или вы тут задержитесь?